давно забытыми, но знакомыми запахами.
Маргарет поймала себя на мысли, что она сама с трудом верит, что перед ней тот же человек, который был с ними на шлюпке. Но внезапно ее охватило острое чувство вины перед ним: она вдруг поняла, как сильно ошибалась. То, о чем она сейчас подумала, было чудовищно несправедливым. Хэнк спас им жизнь сразу, как только увидел их, до того, как они попали собственно в лодку. Она относилась к нему точно так же, как общество всегда было настроено по отношению к ней.
Предубеждение к человеку, основанное на первом, поверхностном отношении к нему, без стремления заглянуть к нему в душу – вот как бы она это назвала. А ведь внешняя оболочка, как правило, не определяет сути личности. Ей ли этого не знать! Если Хэнк суров, то у него не может быть сердца, а если она хорошенькая, то явно не умна. Он беден, значит, не достоин уважения, она богата, значит, у нее в жизни все очень хорошо. Раз он заключенный, то ничего собой не представляет, ну а раз она – женщина, то ей не быть адвокатом. Она всегда боролась с этими предрассудками, стремясь к совершенству во всем, а он пытался доказать всему белому свету, что он являет собой именно то, чего от него все ожидают, – воплощение всяческих неприятностей.
– Где ты хочешь ее установить?
Маргарет заморгала, она не сразу отвлеклась от своих мыслей, кроме того, этот глубокий голос, как и всегда, взволновал ее, потом уж она сообразила, о чем он спрашивает. Хэнк придерживал дерево, интересуясь ее мнением. Она чуть не засмеялась, подумав о том, как все изменилось.
– Прямо тут и ставь, очень хорошо. – Она встала, подошла поближе, провела рукой по иголкам, потом повернулась к нему: – Где ты ее раздобыл?
Он пожал плечами:
– Там, подальше от берега, на холмах, их много.
Маргарет посмотрела на возбужденные лица детей, коснулась его руки и сказала с глубоким чувством:
– Спасибо тебе, Хэнк.
Он был слегка смущен, но ничего ей не ответил, только позвал детей с собой. Они вышли из хижины, но вскоре вернулись, прикатив бочонок с мокрым песком. Хэнк установил в нем сосну. Они дружно смеялись и весело болтали, а он рассказывал им о деревьях, о том, где и как они растут. Дети, толкаясь, поддерживали дерево, изо всех сил желая помочь. Малышка Аннабель крутилась рядом, то хлопая в ладоши, то взвизгивая от радости, смеялась, трогая хвою.
Маргарет наблюдала за всем этим, наслаждаясь душевным покоем. У нее было очень тепло на душе. Этот высокий мужчина с огромными сильными плечами и руками, спина которого была исполосована кнутом, в начале их знакомства был нежен и деликатен, как сошедший с рельсов поезд, но теперь она понимала: у него есть душа и он заслуживает уважения, даже если сам делает вид, что оно ему не нужно. Маргарет уже поняла, что у него есть сердце, как он ни старается это скрыть.
Глава 27
Незаметно, без фанфар и литавров, подошло утро сочельника. На небе не было ни облачка, солнце одиноким странником сияло с высоты, легкий ветерок шелестел в листьях, смягчая жару и принося прохладу. В сотне метров от полосы прибоя, там, где джунгли уже достаточно густы, около маленького ручейка была полянка, в то утро превратившаяся в фабрику по изготовлению игрушек, от которых запросто мог бы раздуться мешок Санты, если бы этот последний не забыл заглянуть на затерянный тропический остров. Там были мячи, кубики из благородных пород дерева, огромная юла из раковин, украшенная разноцветными перьями, трещотки из половинок кокоса и листьев. Самой дорогой вещью в коллекции была деревянная доска с углублениями, заполненными жемчужинами вместо мраморных шариков. Они со Смитти попытались создать новую игру, нечто среднее между шахматами и шашками. Два дня они ныряли, чтобы набрать достаточное количество фишек-жемчужин разных цветов. При этом Хэнк, который нырял самым усерднейшим образом, не нашел ни одной жемчужины, а Смитти достала все, некоторые даже оказались слишком велики для игры. Последним был огромный, очень редкий розовый шарик размером с его ноготь. Она усмехнулась и подкинула его вверх, а он закрыл лицо руками и застонал от своего невезения и ее удачи.
Рано-рано утром Маргарет принесла ему то, что изготовила сама для детей: головной убор индейца с колоссальным количеством перьев, томагавк из плоского причудливого камня и две самодельные куклы. Головы куклам она сделала из кокосов, глаза, носики и улыбающиеся рты – из раковин, волосы – из волокон. Туловища смастерила из мешочков с песком. Щепочки заменяли руки и ноги. Конечно, эти куклы не шли ни в какое сравнение с фарфоровыми созданиями из игрушечных магазинов, но они были сделаны с трепетной любовью и желанием принести радость делом своих рук, рук высокообразованного адвоката, чьи таланты ценились в суде, а не в мастерской.
Хэнк достал мешок, наполнил его игрушками, забросил за плечо, подошел к большому камню, где были спрятаны его изделия, и достал удочку для Теодора. Подумал немного, взвесил на руке, осмотрел леску, добавил еще один узел. Для Аннабель он сам сконструировал волчок, который крутился очень долго и издавал необычные звуки: шуршал, свистел, завывал и дребезжал. Для Лидии Хэнк вырезал набор расчесок и гребней из черного дерева. Детскими подарками он был, вообще говоря, доволен. Смитти он тоже вырезал набор гребней, но, даже закончив его, он все-таки сомневался. Он должен был придумать что-то другое, подсказывало ему шестое чувство. Он снова посмотрел на гребни, но ничего не приходило в голову. Он пожал плечами, закинул мешок за спину и пошел к пляжу.
Недалеко от доморощенной фабрики игрушек, на полпути к пляжу, стояло огромное цветущее дерево. С первого взгляда казалось, что это гигантский красный зонтик, покрытый огромными алыми бантами.
Пышные цветы вдруг раздвинулись, и из-за них показался пурпурный тюрбан. Мадди сидел верхом на толстой ветке и смотрел вниз. Там Хэнк ходил взад и вперед перед серебряной бутылкой и что-то бормотал себе под нос. Пробка валялась рядом, видимо, Хэнк этого не заметил. Наконец он остановился и взял бутылку. Он был очень напряжен. Казалось странным, что искры не летят от него во все стороны.
