Она обогнала Грэма. На самом деле это было нетрудно. Стоило только ему повернуться спиной, как Кирсти вытаскивала что-нибудь из его чемодана и совала обратно в ящик комода. Этот умник, разумеется, ничего не заметил.
Чуть позже, примостившись на жестком деревянном сиденье фургона, который вез ее, Фергюса и Грэма на другой конец острова, Кирсти оглянулась назад, на их дом. В тумане он был еле виден. Он казался громадным и мрачным пятном – темным, пустым и холодным. Но Кирсти все равно смотрела на него, смотрела, как он, точно мираж, исчезает из виду – девочка любила играть в эту игру – нужно пристально, не моргая, смотреть на что-нибудь, иначе оно и вправду может исчезнуть. Она смотрела долго, не отрываясь, пока наконец не смогла различить даже конек островерхой крыши.
Она в конце концов отвернулась, уставившись на хвосты лошадей. Девочка прикусила губу и ущипнула себя, почувствовав, что сейчас заплачет. Кирсти ощущала какую-то странную пустоту внутри, и ей было очень плохо; она просто не представляла, что такого она могла сделать, чтобы отец опять отослал их прочь.
Глава 27
Он смотрел, и смотрел, и смотрел, и смотрел,
Восхищеньем горел, и горел, и горел.
Калем, стараясь не шуметь, приоткрыл дверь. Глаза Эми по-прежнему были закрыты. Она даже не шелохнулась. Калему вдруг пришло в голову, не может ли такое вот поверхностное ранение оказаться слишком опасным для девушки, тем более для такой тоненькой и нежной, как Эми.
Джорджина, остаток ночи просидевшая у постели Эми, подняла на него глаза.
– Еще не просыпалась? – спросил он.
Джорджина покачала головой.
Калем подошел к кровати и с минуту постоял там в неловком молчании, переводя взгляд с Эми на эту темноволосую Джорджи. Довольно-таки странное имя для женщины – Джорджи. Ну кому придет в голову назвать девочку Джорджи? Он не мог не признать, что она хороша собой. Она была из тех женщин, что кружат мужчинам головы. Но внешность была для него не главное. Ему важна была сущность.
Поначалу она испугала его. От таких девушек он обычно держался подальше. Однако, похоже, она была строптивой только с Эйкеном. А с ним она вела себя вполне пристойно, что было неожиданностью для Калема. Он не мог упрекнуть ее ни в чем. Она ведь здесь была не по собственной воле. Эйкен заслуживал большего, чем несколько хороших оплеух.
Но, как бы там ни было, Джорджи завоевала его расположение, настаивая на том, чтобы провести эти часы у постели Эми.
Калем сунул руки в карманы и стоял, не в силах вымолвить ни слова, чувствуя себя слишком большим и неуклюжим. Он просто не знал, что ей сказать.
Девушка посмотрела на него вопросительно, потом засмеялась:
– Обещаю, что не буду кусаться.
Он не мог не усмехнуться в ответ. Наконец они оба перестали смеяться, и в комнате снова воцарилось неловкое молчание.
– Почему тебя так странно назвали – Джорджи?
– Вам не нравится мое имя?
Калем мысленно обругал себя. Как он мог такое ляпнуть! Он почувствовал, что краснеет. Девушка коротко рассмеялась.
– Простите, я не хотела. Джорджи – это выдумка вашего брата. Меня зовут Джорджина. Джорджина Бэйард.
– Бэйард?
Калем на мгновение задумался.
– Как название часов?
– Вот именно.
Калем сунул руки в карманы.
– Я очень сожалею, что Эйкен так поступил.
– Я тоже. – Девушка смотрела за окно. – Я сожалею даже больше, чем вы можете себе вообразить.
Лицо у нее было печальное, отстраненное.
– Он очень изменился после смерти жены.
Девушка долго молчала, как будто размышляя над тем, что сказал ей Калем. Потом снова взглянула на него.
– Когда она умерла?
– Около трех лет назад. Она любила ходить под парусом. Мы так до сих пор и не знаем, что произошло. Эйкен нашел на камнях ее лодку. А тело прибило к берегу два дня спустя.
Девушка покачала головой и отвела глаза в сторону.
– Как это ужасно!
