– В тот день она одна ушла в море. Она часто так делала. Иногда она брала с собой детей.
– Детей? Так их несколько?
– Ну да. Ты видела Кирсти.
– Да. – Джорджина посмотрела на Эми. – Мы видели.
– Ее братишка Грэм на год старше.
Девушка ничего не ответила.
Калем пытался найти подходящие слова; ему хотелось объяснить этой девушке, что брат не всегда был таким безрассудным в поступках.
– Иногда, когда Эйкен что-нибудь делает, он не думает, к чему это может привести. Эйкен не плохой человек. Он просто потерял в себе что-то.
Девушка по-прежнему молчала. Калем заметил, что вид у нее измученный. Он сомневался, спала ли она вообще. И вспомнил, что она ничего не ела.
– Я посижу здесь с Эми. Сходи на кухню. Дэвид даст тебе что-нибудь поесть.
– А вы не думаете, что я могу снова попытаться убежать?
Калем посмотрел на нее прямо, открыто:
– Нет.
Джорджина коротко кивнула, потом поинтересовалась:
– Кто это – Дэвид?
– Двоюродный брат. Он занимается всем понемногу, в том числе и стряпней.
– И сколько же всего человек живет на острове?
– Кирсти и Грэм. И несколько двоюродных братьев: Фергюс, Дэвид и Уилл, Эйкен и я.
– И это все?
– Все.
– Здесь что же, совсем нет женщин?
– Нет, с тех пор как Сибил умерла. Никого, кроме Кирсти.
Джорджина с трудом поднялась. Она вздохнула и потерла поясницу.
– Кажется, я просидела слишком долго.
– Ну так пойди поешь что-нибудь. Кухня внизу, в глубине дома.
Девушка снова взглянула на Эми.
– Она даже не шелохнулась.
Калем кивнул, не отрывая глаз от Эми. Он почти бессознательно уловил, что дверь спальни закрылась.
Очень осторожно Калем присел на краешек постели. Он откинулся на спинку кровати и положил ногу на ногу.
Эми лежала спокойно, не ведая о том, что происходило с ним по ее вине. Внутри у него все сжималось. Она смущала его, вносила в его душу смятение, заставляла испытывать чувства, о которых он прежде даже и не подозревал.
Что-то как будто надвигалось на него; казалось, его прежняя жизнь никогда уже не вернется. Это было как в кошмаре или во сне или как если бы он вдруг поменял свою жизнь на чью-то чужую. Калем ничего не мог с этим поделать, ведь смятение исходило от нее. Он не мог ни проснуться, ни скрыться от этого.
Калем посмотрел на бледное личико девушки. Кожа ее была цвета слоновой кости, и он вспомнил, что на щеках ее играл легкий румянец, когда она была еще здорова. Волосы ее были густые и вьющиеся. Джорджина, должно быть, расчесала их, и теперь они рассыпались по подушке, словно солнечные лучи.
Калем всмотрелся в ее лицо: маленькое, изящное, оно чуть сужалось книзу; тонкий, слегка вздёрнутый нос, твердый подбородок. Брови у нее были не слишком густые, и Калему видны были маленькие голубые прожилки на веках девушки. У нее были высокие скулы, а личико округлое, свежее, совсем еще юное.
Калем протянул руку и легонько коснулся ее щеки. Она была теплая, а вовсе не такая холодная, какой казалась на вид. Он провел по ней пальцами, ощущая, какая она нежная, живая. Так, значит, девушка ему не привиделась.
Минуты текли. Калем не знал, сколько прошло времени, да его это и не интересовало. Он просто сидел в ожидании, желая быть с ней рядом. Он должен был видеть, как она спит; Калем боялся, что, если он вдруг отвернется, девушка может вообще не проснуться. Это была глупая мысль, романтическая чушь, вроде стихов или мелодраматических пьес, которые он видел когда-то и считал чепухой. Он не верил, что в них есть хотя бы капелька правды, поскольку сам никогда никого не любил. Однако теперь он, похоже, был больше не властен над своими мыслями. Ему казалось, будто частица ее существа переходит в него, наполняя собой его сознание и душу.
Калем считал, что уж он-то неподвластен женским чарам. Ни одна женщина ни разу не затронула его душу. Ни одна не зажгла в нем огонь. Не было женщины, которая завладела бы
