вздохнул. — Вы ведь заберете его сразу же, как я умру?
— Несомненно.
Узник неуклюже вытащил сигарету.
— Огоньку, — шепотом попросил он.
Мистер Мун чиркнул спичкой, и еще одна вспышка, осветив на миг камеру, выхватила чудовищную тушу Вараввы, рельефно прорисовывающуюся на фоне темноты. Заключенный, довольно хихикнув, сделал глубокую затяжку.
— Теперь выкладывайте, — произнес он, — мой дорогой друг.
— Начнем мы с Сирила Хонимена, — сказал мистер Мун. — Это был хамоватый жирненький человек. Он все время потел, а его обвислые щеки вздрагивали при ходьбе…
Иллюзионист рассказал ему об убийствах и о собственном расследовании, начав с момента обращения к нему инспектора Мерривезера и закончив изувеченным телом Человека-Мухи. Когда он остановился, Варавва вздохнул. По его губам скользнула улыбка и угасла почти так же быстро, как и появилась.
— Ну?
— Вы говорите, он вас знал?
— По имени.
Варавва сдержал отрыжку, впрочем, без особого успеха. Он ухмыльнулся, продемонстрировав сквозь клочковатую бороду и спутанные усы ряд желтых зубов, корявых, как покосившиеся надгробия.
— Это может стать вашей навязчивой идеей, поберегитесь. Я никогда не видел вас таким возбужденным.
Вам надо успокоиться. Расслабьтесь как-нибудь. — Мокрый кашель. Ухмылка. — Кстати, как поживает миссис Мопсли?
— Вы еще будете мне мораль читать?
— Помните, что я вам сказал? — доверительно промолвил Варавва, плавно меняя модуляции медоточивого голоса от взлета к падению, как и подобает опытному лжецу. — Я сейчас вне морали, за пределами добра и зла.
— Расследование, — напомнил мистер Мун.
— Я не думаю, что эти жалкие убийства представляют из себя какую-то загадку.
— То есть?
— Мне кажется, они только симптом. Мне кажется, тут присутствует некое губительное влияние извне. Некий заговор против города, равно как и убийства, — только верхушка айсберга.
— Что вам известно?
В ответ Варавва молча подался вперед. Его гротескная туша поползла по полу, словно какой-то бробдингнегский слизняк.
— Выпустите меня, Эдвард. Помогите мне бежать, и вместе мы найдем ответ.
Мистер Мун торопливо попятился, пока не уперся спиной в железные прутья камеры. Позади него из мрака вынырнул Оусли.
— Время истекло, — объявил он официально-напыщенным тоном, доставая из кармана связку ключей.
Варавва застонал и умоляюще простер руки к иллюзионисту.
— Эдвард! Эдвард!
Дверь отворилась. Мистер Мун поспешно выскочил в коридор.
— Ваши друзья вас ждут, — произнес Оусли.
Варавва прижался лицом к решетке, уставившись во тьму.
— Эдвард!
Мистер Мун обернулся.
— Вы придете еще?
— Возможно.
— Надеюсь, хоть немного я вам помог?
— Может быть, — осторожно произнес иллюзионист.
— Моя жизнь лишена красок. В следующий раз принесите мне алое. А еще принесите мне лиловое, пунцовое и золотое.
— Я приду еще, — заверил мистер Мун. Варавва торжествующе ухмыльнулся.
— Значит, я еще нужен вам, — просипел он. — Даже сейчас. — Выдохнув, он разразился громким кашлем. — Эдвард. — Приступ прошел, и голос его звучал гораздо мягче. — Эдвард, на вашем месте я бы поспешил домой.
— Ммм?
— Я бы поторопился, Эдвард.
В закоулках сознания мистера Муна шевельнулся непонятный страх.
— Что вы имеете в виду?
— Происходит нечто ужасное, — просто сказал Варавва. — Идите.
Лицо узника исчезло за решеткой камеры. Он снова растворился во тьме.
Эдвард ощутил внезапный прилив паники. Иллюзионист повернулся к Оусли.
— Наверх!
И они почти побежали к выходу.
За несколько улиц от Альбион-сквер Эдвард осознал смысл слов Вараввы.
Небо подсвечивали алые сполохи. Клубами валил густой черный дым, словно тучи притянуло к земле.
Узрев впереди опасность, возница отказался везти их дальше, и мистер Мун побежал к площади один. Несмотря на столь поздний час, весь Ист-Энд, казалось, собрался здесь. Чтобы добраться до цели, Эдварду пришлось проталкиваться сквозь толпы зевак. Вынырнув наконец из человеческой массы, иллюзионист в полной мере оценил происходящее. Горел Театр чудес.
Было до обидного ясно, что спасать уже практически нечего. Видимо, пожар начался вскоре после их отбытия в Ньюгейт. В здании выгорело почти все, что могло гореть, и от прежнего облика театра осталось очень немного. Черные окна зияли пустыми глазницами, на месте дверей мерцала груда раскаленного шлака. От надписи, извещавшей:
ТЕАТР ЧУДЕС
В ГЛАВНЫХ РОЛЯХ МИСТЕР ЭДВАРД МУН
И СОМНАМБУЛИСТ
ПОТРЯСАЮЩЕ! ОШЕЛОМЛЯЮЩЕ! БЛЕСТЯЩЕ!
— остался один фрагмент с частью последнего слова: «…ТЯЩЕ».
Добровольные спасатели передавали друг другу по цепочке ведра с водой, однако их героические усилия уже не имели смысла. Театр погиб, пламя постепенно распространялось на дома по соседству, то и дело норовя лизнуть их жадным языком, и людям пришлось уделить внимание другим объектам.
— Жалко, правда? — Случайный прохожий, оказавшийся в толпе рядом с Муном, осклабился. Его щербатый рот содержал больше щелей, нежели зубов. — Я тут раз представление смотрел. Скучища смертная.
— Когда это случилось?
— А вы чего спрашиваете? Вы местный?
Мистер Мун, оттолкнув его, побежал к театру. Возле здания его окатила волна жара. Из глаз хлынули слезы, дым забил легкие, и он беспомощно попятился.
— Миссис Гроссмит! — закричал Эдвард. — Спейт! Даже сквозь рев пламени иллюзионист различил до жути знакомый звук, столь ему ненавистный. Он все на свете отдал бы, лишь бы не слышать его сейчас — тихий, сухой, деликатный кашель.
— Мистер Мун? Эдвард обернулся.
