особо-то и не позволит, присмотрит она за тобой.
— Давайте посидим на дорожку, — предложила Алена.
И они сели. А Прошка выскочил, закрыл за собой дверь и плотно прижался к ней спиной.
— Господи, господи, — бормотал он. — Ну пошли ж ты и мне кого-нибудь. Всех, ну вот всех сегодня люблю. До ужаса! А поцеловать некого…
И тут он увидел Кликуна.
— Ба! Есть, значит, кого. Ах ты ж… скотина безрогая! Ну, ты и тупой же ты угол. Ах ты ж… тригонометрия!
Он выволок стряпчего, от всей души двинул в подлую рожу, а под зад пинком наладил.
Кликун, не проронивший за время визита ни слова, остался верен себе и на этот случай, — по лестнице скатился все так же молча.
Падал умело, сберегая голову, кошель да письменный ящик. В общем, привычен был мужчина.
Мужики в сенях вставали, потягивались, разбирали оружие и по одному исчезали в узкой дверце, ведущей в необъятные подвалы Стоеросовой домины. Там, меж винных бочек, уж был открыт лаз; в подземном ходе горели лампады.
А Прошка раздобыл кисть с ведром известки, после чего вышел на улицу.
Толпа заволновалась.
— Эй, Прохор! Ну что, ну как там? Свиристел бороняться будет или в Изгойный подастся?
— Щас, — важно сказал Прошка и принялся малевать на воротах корявые буквы:
ПРОДАНО.
СОБСТВЕНАСТЬ КУФЮРСТА ПАМЕРАНСКАВО
Толпа заволновалась сильнее. Прошка поставил точку, полюбовался, потом добавил:
И БАРОНА ИХНЕГО
ИМЕНЕМ АЛЬФРЕД
— Прохор, Прохор! Это как то есть продано?
Прошка уселся на скамеечку, достал кисет.
— Обыкновенно, — сказал он. — За деньги.
— Э! Погоди закуривать. А Свиристелка где?
Толпа придвинулась поближе. Прошка невозмутимо положил ногу на ногу и выпустил замысловатое колечко дыма. Потом поманил пальцем ближайших и шепотом сообщил:
— Свиристел? Да в бегах. Сам посуди, где ж ему быть?
В толпе заспорили. Через некоторое время вперед выдвинулся толстый кривоглазый отец Бонифаций, игумен монастыря Святаго Перенесения и первейший собутыльник покойного Агафония.
— Сбег там Свиристелко али не сбег, — это еще проверить требуется, — заявил он. — Верно говорю, ребяты?
В толпе одобрительно зашумели. Прошка пожал плечами.
— А кто же против? Давайте ваших выборных. Человек десять, пожалуй, довольно будет.
— Э, нет, десяти маловато, — тут же заспорил игумен, алчно косясь на терема, в которых много чего прихватить можно. — Эвон сколько понастроено! А если не убег? А ежели притаился яко аспид? Что тогда?
После долгих препирательств остановились на тридцати, да еще и с оружием.
— Вдруг аспид не один притаился? Как выскочат…
— Хрен с вами, — сказал Прошка, прикидывая, далеко ли уплыл Стоеросов. — Только факелы загасите, а то пожгете все. Эгей, мурмазеи! Слышите меня?
— Слышим, не кричи. А чо?
— Сей же час бочки с хинной выкатят. Покупку обмывать будем?
— Ну ты и спросил! — удивились передние.
— Чего? Как? Сколько? — волновались задние. — Хинная? Да много ли бочек-то будет?
— А сколько выпьете, — сказал Прошка.
И подумал, что хоромины, пожалуй, не пожгут. Все остальное уцелеет едва ли.
И покатились бочки к главным воротам. Туда же хлынули осаждающие, быстро превращаясь в жаждущих. Пользуясь удобным моментом, Обенаус вывел свою невесту через боковой выход.
Алена ушла в чем была, только прихватила кошелку с портретом родителей да личными драгоценностями. По дороге несколько раз оглядывалась на бывший дом брата, где выросла, и где сейчас шастала волосатая, вороватая и вонючая компания Бонифация.
Кусала губы.
— Ничего, — мягко сказал Обенаус. — Главное, все живы. Остальное восстановим.
— Да, конечно, — сказала Алена. — Только не вещи мне жалко. Понимаешь, где люди живут ладно, с любовью, есть домовой. Такой добрый домашний дух. Его вот опоганили…
Обенаус развел руками.
— Да нет, Альфред, что ты! Как можно тебя упрекнуть? Ты сделал все, что мог. Ты мне Свиристела спас! Из-за одного этого вечная я должница. Но когда вернусь туда… — Алена вновь оглянулась. — Когда вернусь, лично все полы перемою. Отскоблю, вычищу, а половики сожгу. Чтоб и запашники малой от стада не осталось!
— Все, что захочешь. Хозяйка там остается старая.
Алена улыбнулась.
— Старая?
— Ох, извини! Прежняя, я хотел сказать.
— Извинения приняты. Ну, барон, отвечайте.
— Что?
— С чего начнется моя новая жизнь?
Алена сказала эти слова с нарочитой небрежностью, но Обенаус прекрасно почувствовал всю ее напряженность.
— Начнем с того, что повернем за угол, — буднично сказал он.
— И что там, за углом? Чудеса начнутся?
— Никаких чудес. Там нас ждет обычный экипаж. В нем мы быстрее доберемся до вашего второго дома, моя баронесса.
Обенаус, конечно, кокетничал, называя экипаж обычным. Эту двухместную, легкую и до невозможности изящную коляску изготовили на каретной фабрике Бауцена специально для Чрезвычайного и Полномочного посла курфюршества. Даже в сумерках ее корпус благородно отблескивал лаком. Полупрозрачные занавески на окнах уютно светились благодаря внутреннему фонарю. Рессоры же были таковы, что когда кучер соскочил с козел, коляска вздрогнула как живая, а потом еще пружинисто качнулась.
