пределам возможного? Что еще вы хотите?
— Одежду приличную. Камеру чтобы почище убрали, да кормили по-человечески. Сколько нам еще осталось?
— Пока эшафот соорудят… впрочем, нет, вас же к костру приговорят. Но процесс организуют по всем канонам, не сомневайтесь. Это означает, что потребуются и заседания, и свидетели ваших черных дел. С десяток, не меньше. Их еще нужно обучить… правилам поведения в королевском суде. Дней пять-шесть у вас будет, нечестивцы.
Прокурор свое слово сдержал.
Тем же вечером в камеру прикатили бочку и наполнили ее водой. После того, как злоумышленники искупались, к ним явился улыбающийся благодетель.
— Вы так любезены, — сказал Мартин, надевая не новую, но почти чистую рубашку. — По-моему, от меня перестало пахнуть.
— Чистого человека и судить приятно, — пошутил прокурор. — Всего доброго, господа.
Пожилые бубудуски укатили бочку.
— Чистому еще больше хочется жить, — печально сказал Фань. — И зачем вы это затеяли?
— Люблю удобства.
Вошел надзиратель Мормидо.
Подозрительно осмотревшись, он велел вновь надеть на преступников кандалы. Потом скривился и спросил:
— Жалобы есть?
Мартин пожаловался на несправедливость.
— Ох! Взрослые вроде люди. Я же серьезно спрашиваю.
— Серьезно? А, тогда другое дело. Нас еще ни разу не брили. Подстричься тоже не мешает.
— И так сойдет, — ответил тюремщик, лицо которого постоянно скрывала щетина.
— Друг мой, — проникновенно сказал Мартин. — Мы не можем в таком виде предстать перед его люминесценцием. Как ты думаешь, ему будет приятно?
— С чего вы взяли, что он будет присутствовать на суде?
— А как же. Мы ведь покушались знаешь на кого?
Мормидо перекрестился.
— Знаю, знаю. Ладно. Но смотрите, у цирюльника бритвы и тому подобное. Самоубийства не допущу, даже не пытайтесь.
— Любезнейший! Небесникам самоубийство запрещено. Большой грех.
— Так вы и впрямь небесник?
— Сказано — небесник, значит — все, баста. Небесник и должен быть. Ты что, не веришь его люминесценцию?
Мормидо вновь перекрестился.
— Как можно! Верую. Небесника, однако, вижу впервые. Прям такой же, как все. Только рожа хитрая. Как же вас распознать-то, а?
— Даже и не пытайся. Один великий сострадарий умеет. На то он и великий.
— Да-а, дела. А сотоварищ ваш того… голову о стенку не разобьет? Чего-то он сильно смурной сегодня.
— Видишь ли, он действительно расстроен тем, что его хотят сжечь. Неужели ты думаешь, что это приятно?
Мормидо думал о другом. Он почесал затылок и сообщил:
— Ну, у каждого свои заботы. А мне вот вас палачу нужно живехонькими сдать. Потому как мертвого казнить не получается. И чтобы морды без синяков были, а то людям показать стыдно. Вы уж не накладывайте на себя руки, а? Чего самим-то утруждаться! Потерпите как- нибудь до казни, ладно?
— А чего? Ладно, потерпим. Недолго уж осталось.
Мормидо обрадовался.
— Честно?
— Дорогой мой! Ты когда-нибудь слышал, чтоб колдуны и черные маги с собой кончали?
— Чего не слыхал, того не слыхал, — умудренно качая головой, сказал Мормидо.
— Вот и ступай спокойно.
Мормидо все же продолжал топтаться на пороге.
— Сударь, вам терять нечего — так и так один конец. А если у меня возникнут неприятности, вам же легче не станет?
— Да не особенно.
— Вот и не берите грех на душу. Сильно вас прошу: присмотрите за энтим, ладно? Но чтобы морда целая была.
— Ну не знаю, не знаю. Если цирюльник не придет…
— Да придет, он придет. Завтра же.
— А ты завтра дежуришь?
— Так точно.
— Ну, договорились.
Мормидо явно успокоился и сказал:
— А я уж за могилками присмотрю, не извольте беспокоиться.
— За какими могилками?
— Да за вашими. И место хорошее подберу. На самом кладбище, конечно, нельзя будет, а вот где поближе к ограде — это мы устроим.
— Ну, брат, утешил.
Мормидо ухмыльнулся.
— Так на то мы и сострадарии.
— В вашем заведении, я смотрю, кого не возьми — все милейшие люди.
Мормидо неожиданно сконфузился.
— Да чего там! Это ж первейшая заповедь: довел человека до смерти, так уж утешь напоследок, не будь скотиной. Только и вы уж за меня тоже словечко замолвите.
— Это кому?
— А там, — тюремщик показал в потолок. — Пресветлому И святому Корзину от меня того… тоже кланяйтесь.
Мартин энергично кивнул.
— Сразу, как только встретимся, обрат. Первейшее дело!
— Не люблю позерства, — сказал Фань. — Особенно перед смертью. Неприятно как-то, знаете.
Мартин зачем-то принялся полировать браслеты наручников.
— Лю, как вы полагаете, этот наш Мормидо когда-нибудь слышал, что сжигать людей нехорошо?
— Не только он, но и дед и прадед его, царство им небесное, ничего не слышали о такой странности.
Фань вдруг подскочил.
— Ох, сожгут! Как пить дать — сожгут, мракобесы пресветлые! Что же делать-то, что делать, а? Только не говорите, что не знаете!
— Знаю.
