выпивал по три бутылки вина, иначе мне не удавалось заснуть.
В четыре часа утра я просыпался, садился в кровати и смотрел сквозь щель в занавесках, нет ли под моими окнами подозрительных машин. Я просыпался от кошмаров в холодном готу. Почти два года меня не покидала мысль, что вот-вот на моем пороге снова появятся полицейские. И до сих пор, когда почтальон стучит в дверь, я мысленно возвращаюсь в 18 января 2001 года.
Я сидел и жалел себя. Слава богу, что моя жена оказалась такой сильной женщиной. Ее стойкость, ее поддержка, бесконечные жертвы, на которые она шла: например, когда против своей воли согласилась переехать из Хайгроува в Старые конюшни; она мирилась с тем, что «теряла» меня, потому что я все время посвящал принцессе; она растила наших детей, тогда как я ушел с головой в свою работу, а когда служил в Фонде, целыми неделями жил в Лондоне. Когда мне было тяжело, я всегда знал, что могу рассчитывать на ее поддержку. Все те годы, когда принцесса опиралась на меня, я в свою очередь опирался на Марию. Забудьте о том, что принцесса звала меня своей опорой. Единственной по-настоящему надежной опорой была моя Мария. Она старалась утешить меня, она выносила бутылки из-под вина.
— Слушай! — говорила она. — Хватит себя жалеть. Вспомни о детях. Им нужен сильный отец. Они не должны смотреть, как ты разваливаешься. В этом доме у тебя тоже есть обязанности.
— Но я не могу со всем этим справиться! — кричал я. Тогда Мария хватала одну из фотографий принцессы и тоже начинала кричать:
— Ты сам выбрал
Мария считала, что мне давно пора начать новую жизнь. Но мне было приятнее оставаться в 1997 году с воспоминаниями о моей хозяйке. Ее фотографии заполняли все стены, и, когда я глядел на них, мне становилось легче. Даже спустя четыре года после ее смерти она по-прежнему стояла для меня на первом месте. И только потом семья.
В октябре 2001 года полиция арестовала еще одного «подозреваемого» — моего брата Грэма. Как и ко мне, они пришли к нему на рассвете. И перерыли весь дом. Его арестовали и подвергли допросу на том основании, что у него были обнаружены две тарелки с королевским гербом, фотография принцессы с ее автографом, картина, на которой была изображена яхта Ее Величества «Сириус», а также литография в рамочке — игра в поло. Обе картины подарил мне принц Чарльз, когда я еще работал в Хайгроуве, а я — тогда же — отдал их Грэму. У нас даже была фотография, сделанная в одной из комнат нашего дома в Хайгроуве, где в кадре оказалась картина с «Сириусом». Снимок был сделан в 1994 году. Грэма обвинили в том, что все найденные у него предметы он украл в 1997-ом.
Грэм, так же как и я, тщетно пытался объяснить полицейским обычаи дворцовой жизни, и донести до них мысль о том, что принцесса была очень щедра. Он рассказал им как забрасывал ее воздушными шариками, наполненными водой, как она трижды звонила ему, чтобы утешить и дать совет, когда его брак был под угрозой.
С тем же успехом он мог сказать им, что только что прилетел с Марса.
— С какой стати принцесса вообще станет разговаривать с шахтером? — презрительно спрашивали полицейские.
Грэму не вынесли обвинения, но он был подозреваемым, и эта пытка длилась десять месяцев. Только тогда полицейские поняли, что у них нет против него доказательств. Но меня заклеймили позором как предателя королевской семьи.
В конце мая, когда я поехал в Честер за покупками, мне на сотовый позвонила Мария. Она чуть не визжала от радости.
— Никогда не догадаешься, что тебе пришло! Приглашение в Виндзорский замок!
Я поспешил домой. На кухонном столе меня ждал конверт с печатью кабинета лорда- камергера. Внутри оказалось приглашение на картоне с золотым краем и монограммой королевы. Вот его текст: «Лорду-гофмейстеру было поручено пригласить
Мария была в восторге, я тоже был рад. На свой юбилей 10 июня герцог решил пригласить свою бывшую горничную. Но он был настолько добр, что пригласил заодно и меня. Тот день, ту неделю, тот месяц, тот год осветила для нас не только его внимательность, но и то, что он пригласил нас тогда, когда от нас все отвернулись. Думаю, никому не понять, какое счастье вселило в нас это приглашение, когда я все еще оставался под подозрением. Мне было больно оттого, что ни принц Чарльз, ни принц Уильям не ответили на мои письма. Я цеплялся за веру в то, что если есть на свете справедливость, то здравый смысл возьмет верх и это сумасшествие закончится. В конце концов, все, что я делал, — это заботился о своей хозяйке, когда она была жива, и продолжал защищать ее после ее смерти. Неужели это преступление? Я не надеялся, что люди меня поймут, но и не думал, что преданность теперь считается вне закона. А потому с этим конвертом нам пришло не только приглашение на торжественный прием, но и надежда. Мы увидели, что королева и герцог Эдинбургский протягивают нам руку помощи. Может быть, настал переломный момент? Но 6 июня, в мой день рождения (мне исполнилось сорок три), зазвонил телефон. Низкий и важный голос произнес:
— Могу я поговорить с Полом или Марией Баррел?
Это был бригадир Хант-Дэвис — личный секретарь герцога Эдинбургского и наш бывший сосед по Старым конюшням. Он сразу перешел к делу.
— После долгих размышлений, посоветовавшись с некоторыми лицами, я пришел к выводу, что будет лучше, Пол, если ты не будешь присутствовать на праздновании в честь восьмидесятилетия Его Королевского Величества герцога Эдинбургского.
Я не мог вымолвить ни слова, настолько невероятным казалось то, что он говорил.
— Мы долго над этим размышляли, и решили, что, поскольку на праздновании будет присутствовать пресса, было бы неправильно отвлекать их внимание от Его Королевского Величества. Уверен, что ты понимаешь: нам нелегко далось такое решение. Но так будет лучше для всех.
Я был настолько потрясен, что не мог ничего ответить. Может быть, я испугался его высокопарного тона. Во всяком случае, быстро попрощавшись, я уставился в окно и попытался переварить услышанное.
«Ну нет уж, — подумал я. — Королева и герцог Эдинбургский меня пригласили. А значит, я все равно пойду, что бы там ни советовал его помощник. Мне нечего стыдиться». Я снял трубку и набрал номер Букингемского дворца.
— Я подумал над вашим советом, и решил, что все равно пойду в воскресенье на торжество вместе с Марией. Так что спасибо за вашу заботу…
— Пол, — перебил он. — Ты не понимаешь. Твое приглашение признали недействительным. Ты уже не приглашен.
Недоумение сменилось гневом.
— А что будет, если я все-таки приду и принесу свое приглашение?
— Тебя не пустят. Думаю, ты не захочешь ставить ни себя, ни королевскую семью в неловкое положение. — Но тут он, видимо, решил утешить меня. Только его утешение звучало просто возмутительно: — Если Мария хочет пойти, то ее приглашение никто не отменял.
Я дождался, пока он отсоединится, и со злостью швырнул трубку. Когда я рассказал об
