Конец пути

— Говори.

— Зачем? Как только ей сделают операцию, ты опять меня бросишь.

— Ты хочешь, чтобы я на тебе женился, да, Пегги?

— Да, это моя цена, — сказала она.

— Я так и сделаю.

— Да, пожалуй. А что ты сделаешь потом? Пошлешь меня к черту или будешь мучить всю оставшуюся жизнь?

— Не сказал бы, что это наилучшие выходы из трудного положения, — усмехнулся я.

— Но ведь ты же меня просто возненавидишь, Джейк. Мужчина не может любить женщину, которая силой гонит его под венец.

— А ты попробуй — вдруг у меня получится.

Пегги вся была на нервах, взбудораженная тем, что ей удалось-таки загнать меня в угол, и немного ошалевшая от собственной смелости.

— А разве я могу тебе верить, Джейк? У меня же нет ни единого повода тебе доверять.

— Я знаю.

— И при этом ты говоришь, что на сей раз все будет честно?

— Именно.

— Ты меня не любишь.

— Я никого не люблю. Но я достаточно долго прожил холостяком, и, даже если забыть об этой операции, столько тебе задолжал, что хватит не на год и не на два.

Пегги стряхнула мои руки с плеч и принялась качать головой, ни дать ни взять Ренни Морган.

— Ну почему с тобой всегда так, а, Джейк? Даже когда ты добрый, ты все равно ставишь меня в дурацкое какое-то, унизительное положение.

— Погоди, погоди, успокойся. Давай я сам сделаю тебе предложение. Я решил, что хочу на тебе жениться. И если когда-либо в жизни я говорил искренне, так это сейчас.

— Но ведь ты никогда раньше не был искренен со мной, разве нет?

— Был, только что. Я бы сегодня на тебе женился, если бы в воскресенье можно было где-нибудь оформить документы. Мы их оформим завтра, а в среду поженимся.

— Ты сказал, она будет ждать только до вечера.

— Сказал. Тебе придется всего лишь сообщить ей, что ты знаешь нужного человека. Можешь прямо сейчас ей и позвонить. Я, думаю, этого будет достаточно. Скажи, что по личным причинам, или там еще по каким, ты не сможешь назвать его имени до среды. Если она согласится ждать, я буду на седьмом небе от счастья.

— А если не согласится, что тогда?

Еще один ключевой вопрос, но тут за правильным ответом далеко ходить не нужно.

— Если она не согласится, что ж, я больше ничего не смогу для нее сделать, но я не вижу, как это может повлиять на мои перед тобой обязательства. Ты сделаешь все, о чем я просил, и я сделаю все, что обещал.

Тут Пегги, изнуренная борьбою чувств, ударилась в слезы.

— Я женюсь на тебе и буду любить тебя так, как только смогу любить женщину, — до самой смерти, — я произнес слова присяги.

Она все плакала и плакала, пока я не начал беспокоиться. Нужно было сделать что-то еще, и немедленно. Скажем, если ее обнять: это решит дело или, наоборот, окончательно все испортит? Я отчетливей некуда понимал, что сейчас любое сказанное мною слово, любой жест — или не сказанное слово и не сделанный вовремя жест — могут убедить ее вдруг в полной моей искренности — или неискренности. Пегги Ранкин! Черт подери это мое дурацкое воображение, слишком богатое, чтобы использовать его в практических целях, для предугадывания человеческих поступков: независимо от того, сколь глубоко и долго я знал своих ближних, я мог представить и обосновать самые что ни на есть противоположные их реакции на одни и те же — почти любые — раздражители. Вот вроде как с этим поцелуем: сочтет она его доказательством того, что я безбожно переигрываю, или, наоборот, симптомом глубочайшей искренности — того, что мне уже плевать, заподозрит она меня во лжи или нет? А если я не двинусь с места, примет ли она мое бездействие как свидетельство того, что я отказываюсь дальше тянуть дурацкую эту волынку и настолько уверен в собственной победе, что не желаю даже снизойти до еще одного маленького жеста, — или же что в порыве глубочайшей искренности я боюсь даже пальцем пошевелить: а вдруг она таки примет мое предложение за гнусную уловку?

Я взял ее лицо обеими руками и притянул к себе. На долю секунды она замешкалась; потом ответила на долгий нежный поцелуй.

— Слава богу, ты поверила мне, Пегги, — тихо сказал я.

— Нет.

— Что?

— Я не поверила ни единому твоему лживому слову, с той самой минуты, как ты переступил порог. И почему я сразу не повесила трубку, когда услышала твой голос? Сделай милость, убирайся вон.

— Но, боже мой, Пегги! Ты просто обязана мне поверить!

— Если ты не уберешься, я буду кричать. Я не шучу.

— Ты что, не веришь, что Ренни Морган собирается пустить себе пулю в лоб? — закричал я.

Она и в самом деле завопила во весь голос, и мне пришлось зажать ей ладонью рот. Она лягалась, молотила меня кулаками и попыталась укусить за руку.›1 толкнул ее обратно в кресло и сел — верхом — ей на колени, чтобы нейтрализовать ноги, а свободной рукой схватил за горло. Силенок ей было не занимать, и я едва-едва удерживал ее на месте — с Ренни у меня и этого бы не вышло.

— Все гораздо серьезней, чем тебе кажется! Я сказал, что женюсь на тебе, и я не шутил, и готов это повторить, хотя, честное слово, сию же секунду задушу тебя к чертовой матери, если ты откажешься мне помочь.

Глаза у нее стали совершенно круглыми, я отнял руку и, едва она опять принялась голосить, как следует сжал ей глотку — без дураков, вогнав большой и указательный пальцы в ямки по обе стороны горла.

— Перестань! — просипела она. Я тут же убрал руки, испугавшись — а вдруг у нее и в самом деле что-нибудь там сломается. Она хватанула воздуха, со скрежетом, на всхрипе.

— Как зовут специалиста? — я не дал ей опомниться.

— Да не было, не было специалиста, — держась за горло, сказала она. — Не знаю я никаких специалистов! Я просто хотела…

Я врезал ей от всей души и выбежал вон.

Все, полный тупик: был я с ней честен или нет, врала она сама или говорила правду, не имело теперь никакого значения. Я поехал домой и уселся в кресло-качалку. Была уже половина двенадцатого. Соломинок, за которые имело смысл цепляться, не осталось ни одной, силы у меня кончились, я был опустошен и выжат как тряпка. Я было попытался напрячь воображение и выдумать еще какую-нибудь лихую комбинацию, но в голову шла одна только Ренни, как она молча направляется из гостиной в чулан, и до сцены этой осталось не то десять, не то восемь часов. Джо, вероятнее всего, будет сидеть за письменным столом, уткнувшись в тетрадку. Наверное, он услышит, как Ренни отложит в сторону — газету? — и пойдет к чулану. А он так и будет тупо смотреть в тетрадку, не видя ни слова, или, может