— При нем? — осведомился Баскаков с тонкой усмешкой.
— Всегда.
Усмехнувшись еще раз, он провел Сканера в угол, где рядом с большим готическим шкафом обнаружилась ниша, в которой была небольшая дверь. Виктор Валентинович достал ключ и несколько раз провернул его в замке, потом негромко постучал. За дверью раздался стук каблуков, потом с другой стороны что-то скрежетнуло — очевидно, также ключ в замке. Заметив удивленный взгляд Сканера, Виктор Валентинович усмехнулся.
— Разумеется, есть и другой вход, этим я пользуюсь довольно редко. У меня нет замковой паранойи, и если сам дом и поставлен на современную систему охраны, уродовать свой кабинет новомодными замками я в жизни не стану.
— Виктор Валентинович, у меня к вам еще одна просьба, — негромко сказал Сканер.
— Какая? — недовольно спросил хозяин.
— Называйте меня, пожалуйста, по имени.
— При нем что ли?
— И при нем, и вообще. Всегда. По моему новому имени.
— Ты что же это, обиделся? — насмешливо спросил он.
— Нет, дело не в этом. Просто… так надо. Я хочу к нему привыкнуть.
Виктор Валентинович слегка раздраженно пожал плечами.
— Ну, ладно, как хотите, Кирилл Васильевич.
Он открыл дверь, пропустил Сканера и вошел сам. Пока Виктор Валентинович закрывал за собой дверь, Сканер повернулся и увидел, что они находятся в коротком коридорчике, в который проникал дневной свет из приоткрытой двери в его конце. В коридоре, ожидая их, стояла молодая женщина в коротком простом светлом халате, и первое, что подумал Сканер, — уже давно ему не приходилось видеть столь красивой женщины. Не старше двадцати шести лет, она была не просто красива — она была на редкость правильна, идеальна — правильные черты лица, здоровые красивые волосы, заплетенные сбоку в толстую косу, длинные стройные ноги, угадывавшаяся под одеждой великолепная фигура… На нее было приятно смотреть, и Сканер невольно подумал о своей бывшей жене, которая к тридцати годам окончательно испортила себе волосы краской и завивкой, а кожа на ее лице стала походить на грязную поролоновую мочалку от неимоверного количества выкуриваемых сигарет, а ноги… эх, да что там ноги! — подумал он, с удовольствием разглядывая женщину. Тем временем из приоткрытой двери выглянула еще одна женщина, года на четыре моложе — такая же красавица, но если первая была платиновой блондинкой, то волосы второй были цвета крепкого кофе.
— Как его настроение? — спросил Виктор Валентинович, и блондинка улыбнулась сытой кошачьей улыбкой:
— Отвратительное!
— Это хорошо. Проходи, — сказал он, открывая дверь, и Сканер послушно шагнул вперед. Из большой комнаты хлынул рев телевизора — пальба, крики, взрывы — телевизор был включен почти на максимальную громкость, и Сканнер вскользь удивился тому, что этот кошмарный шум совершенно не был слышен в «кабинете». Одернув свой френч, он вошел в комнату.
Виктор рассказывал ему о своем Литераторе — хорошо рассказывал, красочно, так что под конец у Сканера сложилось довольно точное представление о том, кого он увидит. И все же в первое мгновение ему показалось, что у него останавливается сердце — несколько раз оно болезненно сжалось, бессмысленно дернулось, словно через него пропустили электрический ток, и Сканер поспешно хватанул губами приличную порцию воздуха. Он порадовался, что сейчас на нем повязка, скрывающая выражение лица — разглядеть выражение глаз с такого расстояния Литератор не смог бы. Сканер заставил себя шагнуть вперед, заставил держаться ровно и уверенно, заставил свои губы улыбнуться приветливой дружелюбной улыбкой.
— Здравствуй, Юра, — произнес он и остался доволен своим твердым голосом. — Очень рад, наконец, с тобой познакомиться. Виктор Валентинович очень много о тебе рассказывал.
В последнее время Светлана Матейко жила удивительно легко, и в редкие моменты задумчивости, если это рассеянное и, как правило, ни к чему не приводящее перебирание мыслей и фактов, можно было назвать задумчивостью, она сделала вывод, что дождалась, наконец, счастья. Счастье — это когда у тебя есть все, кроме проблем. Прежде ее окружала глухая стена, тщательно отделявшая от людей, и не просто отделявшая — защищавшая, стена, возведенная из собственной ненависти, подозрительности и агрессивности. Света боялась людей и ненавидела их до судорог — в каждом взгляде ей чудилось презрение, за каждым словом мерещилась насмешка, и в ответ на это она то и дело начинала либо истерично кричать и ругаться, либо пускала в ход маленькие кулачки и острые ухоженые ногти — только это могло подействовать — она поняла это давно, еще в пятом классе, так отвечая на бесчисленные насмешки одноклассников, — маленькая, худая, с наголо остриженной после лишая головой под смешной цветастой косынкой. Рассказать обо всем было некому, потому что мама была всегда занята, а папа сидел в тюрьме, и все об этом знали. Потом Светочка Матейко выросла, из худой замухрышки превратилась в миловидную девушку, волосы на голове давным-давно стали красивыми, пышными, папа сидел уже не в тюрьме, а в кресле директора солидной фирмы и размазал бы по стене любого, посмевшего нелестно отозваться о любимой дочуре. Все изменилось, но психика, в детстве податливая, как теплый пластилин, так и осталась смятой, и осталась стена — выросла вместе со Светой, и до недавних пор человек, просто сказавший бы миловидной девушке что-нибудь вроде «Какая симпатяшка!», или просто «Привет!», или как-то не так посмотревший, рисковал крепко получить по лицу. И не было ничего удивительного в том, что со Светой никто не общался.
Но после очередной поездки в Крым и встречи с некоей Натальей Чистовой вдруг произошло чудо. Стена рухнула, и за ней оказались люди — веселые, необычайно привлекательные существа. Светочку подхватила высокая волна восторга и сумасшедшего жизнелюбия и понесла на своем гребне в бесконечность. Жизнь превратилась в нескончаемый праздник. Светочка говорила и не могла наговориться. У нее появилось множество друзей и знакомых, и она действительно была счастлива. Встречая бывших одноклассников, некогда осыпавших ее насмешками, Светочка кидалась им на шею. Она была рада им всем.
Возможно, преображение Светы после встречи с Чистовой развивалось бы по несколько иному пути, будь материальное положение Матейко хоть немного похуже и обладай она простым и здоровым умом. Но Светочку ничто не волновало. Ее не волновала политика, потому что она в ней ничего не понимала. Ее не волновали войны, потому что они были далеко. Ее не волновало одиночество, потому что теперь ее всегда окружало множество людей, и дни и ночи напролет она проводила в клубах, барах или у кого-нибудь в гостях. Ее не волновала повседневность, потому что она ее не замечала. И, конечно, ее не волновали деньги — до сих пор родители давали ей достаточно, да и новый приятель не обижал. Мысли Светочки порхали туда-сюда — веселые, беспечные, а люди… людей было много, и она плохо запоминала их лица, они выскальзывали из памяти, как плохо закрепленные фотографии из альбома, — все люди казались ей знакомыми. Поэтому она вовсе не удивилась, когда однажды ранним вечером на улице к ней подскочила какая-то девчонка примерно ее возраста, хорошо одетая и ярко накрашеная, и принялась теребить ее и обнимать.
