трех языках, да еще какую!
– Ты что мелешь, черт безрогий, куда смотришь, мать твою перемать?..
– Да нет же тут никого!
– Как нет, почему?.. Как его там может не быть, если он этой лодкой управлял? Он что, по-твоему, на ходу спрыгнул, в глубоководную рыбу обратился?! Тут даже дельфины не выдерживают, тут…
Перерыв звуковой связи. Зато визуальная сохранилась. Начальник, который так честил своих подчиненных, сам влез на бот, мирно покачивающийся на воде, и заглянул в люк, потом залез внутрь и принялся ошалело обводить глазами приборы. Заметил ничего не показывающий экран, зачем-то постучал по нему пальцем. Дурак, наверное, по части техники. Причем полный, безнадежный и непроходимый.
– Куда он делся?! – снова донес динамик чей-то глубокомысленный вопрос, заданный в весьма напористой манере.
– Он… Наверное, он куда-то удрал, а лодкой управлял… откуда-то еще.
– Что?! Да откуда у него такая аппаратура?
– Могу подсказать, джентльмены. – Оказывается, это была Нго. Ее притащили с собой, и она, бледная, насколько это было возможно для ее черной кожи, вынуждена была сотрудничать с этими… засранцами. – Такую и даже более мощную аппаратуру для дистанционного управления Монк мог найти на другой лодке. Например, на спасательном боте. Кстати, он отсутствует, как вы можете видеть.
– Да как мы можем видеть, сержант, если… – Неразборчиво. Но в любом случае замысловатость этих выражений заставила Тома почувствовать свою ограниченность в английском. – И потом, он же работал, мы его видели на экране!
– Перевести свою физиономию на экран тоже можно со спасателя.
– Так, – почти рассудительно проговорил индеец. – Значит, он способен одновременно управлять добывающим ботом и удирать на спасателе? Но вы же знаете, этого невозможно было предусмотреть… Это же, кажется, за пределами человеческих спобосностей! Или нет?
– Да, на это способен только очень искусный пилот и настоящий добытчик, – произнес в гулком ангаре голос, который Том уже слышал, когда разговаривал с контрольным постом.
– Настоящий, ненастоящий… – Тишина или плохая связь. – Нам сообщали, что с этим русским следует быть очень осторожными. Но чтобы такое?!
«Все, – решил Том, – цирк окончен, пора прерывать связь». А не то, чего доброго, как- нибудь неизвестным образом они все же придумают, как его вычислить по информации, снятой с буя, а этого… Да, этого не хотелось бы. Хорошенького помаленьку, просто принять к сведению, что у ребят неприятности. Этого достаточно.
Извеков оборвал связь с буем, который гнал ему картинку. И медленно, так, чтобы не совершать резких движений, которые требовали повышенного расхода воздуха, лег на новый курс – уже не строго на юг, а значительно западнее.
Перед ним лежала открытая Атлантика, и это было приятно. Хотя, разумеется, многие проблемы были далеки еще от своего хотя бы промежуточного решения.
8
Наверху проходили какие-то очень большие корабли. А может, и не большие, но мощные. Они так ощущались, и приборы показывали Тому, что они следят… Черт бы их побрал! Следят или пробуют следить. Ждут, ищут, преследуют и, конечно, наверняка выследят.
Чтобы этого подольше не случилось, он забился в такую щель, что даже на него, довольно уже опытного глубоководника, она нагоняла тоску, странное состояние оцепенения, словно он сам стал немного камнем, а немного… Да, немного стал этой водой, удивительным образом избавившись от всего прочего.
Для него самого, его лодки и воды вокруг самым удивительным было отсутствие движения. Иногда казалось, что муть в воде, кусочки тины могли бы провисеть перед лобовым стеклом вечно, почти не меняя формы, как звезды на небосклоне. Ну, то есть не как звезды, но почти.
Системы слежки на самом деле, как Том понял на второй или третий день сидения в этой расселине, действительно оказались какие-то необычные. Они даже не металл искали, не шумы или тепловыделения. Они искали… его способность думать, чувствовать, дышать. Потому что, как он решил уже на пятый день, думать и дышать – одно и то же. И тут же попробовал в этом усомниться. Кто выдумал, что человек не может не находиться в состоянии подчинения своему дыханию? Всегда люди что-либо выдумывают, хотя потом, случается, и опровергают собственные мнения, как Томаз пробовал опровергнуть невесть кем выдуманную теорему, что дыхание пробуждает мышление. У него-то каждый вдох или выдох рождал лишь вот эти медленные часы. Которые нужно было сделать очень тихими и не следить за ними, иначе их могли подслушать…
«Шиза какая-то», – решил Том, потому что не знал за все прежние свои загрузки, что такое возможно – подслушивать время, которое шумом далеких кораблей проходило где-то вверху и иногда довольно близко. Это уже из области глюков. Причем, скорее всего, неизлечимых и даже каких-нибудь навязчивых. Вроде тех, что заставляют бедолаг натягивать на головы кастрюли, чтобы лучи их мыслей не проникали наружу.
Пару раз Извекову все же пришлось включить подогрев, иначе он мог бы запросто отдать концы. Даже с его привычкой к низким температурам в этой расселине было слишком холодно. Это была уже не пытка даже, а что-то невозможное для его существования. А тогда – какая разница, распилят его мозги и мысли на кусочки мекафы или он просто даст дуба от переохлаждения?
Но какая-то разница все же была. Поэтому обогрев он включал совсем чуть-чуть, на пару
