Алена: Что ж ты молчишь? Язык отняло, да?
Алеша: Я не предатель. Сама ты предатель.
Алена: Кто?
Алеша: Ты! Ты! Ты микроб!
Алена: Кто? Кто микроб?
Алеша: Ты микроб!
Я микроб? Да, ты! Ты инфузория! Что ты сказал? Да, ты насекомое, тебя вообще нет, ты пустое место, сейчас ты ответишь за базар, шнырь пархатый, ой, испугала, ой, испугала, ниче, перебьешься, голову сюда, голову сюда давай, голову я сказала, быстро голову давай, рот, рот быстро открыл, открывай пасть, открывай пасть вонючую, расстегнула куртку, подняла юбку, приспустила колготки, отвела в сторону белые трусики, убери, убери, потянулся руками, захватила, откинула, больно зажала коленками, гулко забилось сердце, наклонилась, достала волосами до лица, сказала по слогам: а теперь я нассу тебе в рот, прищурилась, в твой рот, в твою поганую глотку, ты понял, прямо сейчас, понимаешь, вот прямо сейчас, я как раз очень хочу, хочешь, да, ты ведь хочешь, зажмурил глаза, хочешь, да, отрицательно замотал головой, то-то, щенок, будешь знать, как обзываться, слезла, поправила на себе одежду, поднимайся, поздно уже, к колонке сначала сходим, обмыться надо, а то родители могут заметить.'
Уважаемые работники городской прокуратуры!
Вышеприведенная стенограмма была выполнена мной вчера в подвале нашего дома. Убедительная просьба к вам принять соответствующие меры. Которые тем более очевидны. В свете описанных событий. Мною я наблюдал место в правом нижнем углу, со стороны входа. Имело место быть. Однако, оставаясь незамеченным для всех прочих участников стенограммы. Утром я также наблюдал в некотором роде активность опять-таки возле места развертывания моего доклада, а именно – возле входного отверстия подвального. Но за хилое оцепление мне пройти не разрешили, хотя моя профессиональная помощь вполне не исключаема быть имела бы место. Исключительно из-за гражданской позиции, а также в виду наличия подобной, нелегкой и весьма структурированного вида информации, я имел неочевидность написать. Вам. Живу я на первом этаже. Поэтому могу наблюдать сборища постоянной молодежи. И не только возле магазина, который с недавних пор стал работать в том числе и ночью. Но и во дворе. И подъездах нашего дома. Кроме того, в подвальном помещении. Я оказался вполне случайно. В виду наличия выделенного мне помещения. Храню там картофель. Оказался там и записал разговор. Все лица идентичны опознанным. Наблюдал через откинутую в сторону щеколду.
С уважением, жилец Глотник Л.Е.'
Алеша побледнел.
– Ничего себе!
Пуговка взяла у него из пальцев листок и, сложив, спрятала во внутреннем кармане куртки.
– Теперь ты понял?
– Даа уж… Откуда ты это взяла?
– Не поверишь! Он передал мне письмо, чтобы я вбросила его в почтовый ящик. Ласковый такой был. Приветливый. Я как раз выходила из подъезда, а он тут как тут: схватил сзади за плечо, так, знаешь, мягонько, развернул, всунул конверт, говорит: 'Доченька, вбрось, пожалуйста'. Я кивнула, побежала себе. А спиной чувствовала – наблюдает, гад. Смотрит. Но я все чисто провернула. Помнишь, я тебе говорила, что начала переписываться с девочкой из Италии?
– Помню. И что?
– А то, что у меня конверт лежал в кармане – я все отправить его никак не могла. Забывала постоянно. А тогда вспомнила. И незаметно поменяла конверты. Вбросила в ящик письмо к подружке – Глотник даже ничего и близко не заподозрил…
– Ну, дела… И что делать теперь будем?
Пуговка посуровела:
– Он не оставил нам выбора. Мы должны с ним рассчитаться. За все. – Она погладила Алешу по руке. – И за твой допрос тоже.
Вдалеке горел фонарь. Тусклый свет от окон залил пустынный двор причудливым намеком на электрическую дымку. Железные перекладины турников. Сверху на них были натянуты линии. Намек на линии. На них весело спускалось книзу, к земле, к хрустящему снегу забытое кем-то на ночь белье. Оно сушилось. Оно задубело. Висело, как тонкие неровные доски. Шелестело от прикосновений. Никому не было нужно.
– Сорвем и наденем на себя? Станем призраками? – показал пальцем Алеша.
– Больше провозимся, – с сомнением посмотрела на белье Пуговка. – Толку мало. С чего начнем?
Алеша хмыкнул. Задумался.
– Может быть балкон?
– Я тоже о нем сначала подумала, – согласилась Пуговка. – Пошли.
Пуговка и Алеша подошли к стене дома.
Где-то работал телевизор. Звучала музыка. Кого-то интересовала погода на завтра.
Пуговка тихо засмеялась.
– Ты чего? – Алеша попытался разглядеть ее губы в темноте. Тщетно.
– Они никогда не говорят правды.
– Кто?
– Как их?.. Ну, эти… Синоптики хреновы, – улыбнулась Пуговка.
– Синоптики… – Алеша поежился. – Тебе бы все хиханьки да хаханьки. Что дальше делать-то?
Алена указала на трубу, выходящую из земли в метре от них и идущую вдоль стены на второй этаж, потом, растворившись в сумеречной дымке, пропадающую, поглощаемую кирпичной поверхностью дома.
– Подсадишь меня. А потом я по трубе заберусь к Глотнику на балкон.
– А ты не упадешь? Он же смотри, – Алеша поднял голову и посмотрел вверх, – вон как высоко.
Пуговка насмешливо хмыкнула.
– А если он был бы на третьем этаже? Или хотя бы на втором? Как бы ты тогда заговорил? Мне бы только до перил добраться. Тут же метра два с половиной, не больше. Подтянусь – и все дела. Глотник – идиот. Помнишь, что в прошлом году было?
– Ну, да. Елку у него с балкона свистнули.
– А он, идиот, так балкон и не застеклил. Шли пацаны пьяные, подпрыгнули, забрались на балкон, свистнули елку и свалили. Видишь, как все просто получается.
Алеша почесал затылок, сдвинув на глаза шапку.
– Да, но все равно высоко же…
– Не боись, – усмехнулась Пуговка. – Прорвемся!
Она поставила одну ногу на небольшую скобу в трубе.
– Давай, подсаживай!
Алеша подпер ее сзади руками.
– Ооооп… – Напрягшись, он приподнял Пуговку.
