Витька с лопатой в пятнистой стройотрядовской форме, Вадим – в синей китайской зимней куртке, 'как ты?', 'нормально', замолчали, стоим, потом 'а мы тут девушку хоронили, почти наша ровесница, только сильно пила и курила с одиннадцати лет', 'вы ее закапывали?', – молчат, начинается крестный ход, по улице идут люди, спереди две девушки под руку в свадебных платьях, одну из них зовут Света, другую – Маша, прошли мимо, заметили меня – развернулись, подошли, Маша: 'а вот и ты', смотрят с интересом, я отчего-то в черном свадебном костюме, просто выезд в лес и одиночество на целый день дача была среди прочих все уставлено остроконечными крышами там было не очень приятно не то что в лиственно- хвойном лесу где можно было целоваться с березкой есть мох пить березовый сок слизывать с коры щекотных и кислых муравьев'
– Ты это читал? – Пуговка подняла голову и вопросительно посмотрела на мальчика.
– Нет, – твердо ответил мальчик.
– Верю. – Пуговка похлопала его по плечу. – Учти, ты можешь читать только последнее письмо Юры. А если прочитаешь хоть что нибудь, слышишь, хоть что-нибудь из остального!.. Ты знаешь, чем это закончится…
– Я знаю… – грустно прошептал мальчик. – Только не пойму, как это.
– А вот так! Я тебя специально так учила. Ты думаешь мне легко было тебя научить читать и писать? Ты помнишь, как тебе стыдно в школе было? Все дети уже умели, когда пришли в первый класс, а ты – нет. – Девочка понизила голос. – Но если ты хоть раз, хоть разочек прочитаешь остальное – ты мигом разучишься читать и писать. Помни об этом. Там еще что-нибудь осталось?
Алеша утвердительно качнул головой.
– Это хорошо, – задумчиво протянула девочка. – А про пекаль ты спрашивал?
– Да. Но бабуля стала кричать, маму звать. Еле-еле убежал.
– Когда это было?
– Я к тебе сразу побежал.
– Тогда где-то через час она забудет. Маме твоей она все равно не успеет рассказать – она в выходные спит до обеда… Когда кричала, мама не услышала?
– Точно, нет. Я сразу же убежал.
– Это хорошо.
Девочка нагнулась, протянула руки под шкаф, достала из-за плинтуса ключ, открыла им секретер и положила лист в папку. Она повернулась к мальчику:
– Алешка, иди на кухню, отвлеки мою бабушку, мне надо с документами поработать. Скажи, что через десять минут я приду.
Мальчик быстро кивнул и легко поднялся.
– Заговори ее. Ты же умеешь.
Алеша показал Пуговке переплетенные указательный и средний палец и вышел из комнаты.
– Алеша, ты сначала будешь блинчики со сметанкой для аппетита, или яишницу сразу подать? – Бабушка, прищурившись, смотрела на мальчика.
– Баб Нюр, я лучше яишничку поем сначала, можно? – Алеша вопросительно посмотрел на бабушку.
Бабушка отвернулась к плите и взяла рукавицей сковородку.
– Можно, можно, – проворчала она. – А эта раскрасавица думает идти есть, или нет? Что она там себе сидит?
– Она там какие-то уроки изучает, – почтительно отозвался мальчик. – Сказала, что скоро придет.
– Знаю я это ваше 'скоро', – недовольно закряхтела бабушка. – Шантропа еще та. – Она положила в тарелку глазастый зажаристый блин яичницы с вкраплениями румяных кусочков колбасы. – В наше время мы все же другими были. – Бабушка повысила голос и крикнула в сторону детской. – Мы беспрекословно слушались родителей и всегда вовремя кушать шли!
Бабушка поставила сковороду на газовую плиту.
– Эх.. Да что там говорить. Раньше все другое было. Все… А сейчас что? Ничего! – Она посмотрела в окно выцвевшими глазами. – Как говорит твоя бабушка, Алеша, как были коммунисты, то было что исты, как пришли демократы, то нема чем ср… Эх… – Лицо ее осунулось, заострив скулы. – Ну, кушай, Алеша, ты-то точно ни в чем не виноват… Это все мы… Упустили…
Бабушка оглянулась на дверь и наклонилась перед Алешей, положив локти на стол.
– Алешенька, а ты не знаешь, куда Алена радиоприемник подевала? – вполголоса спросила бабушка.
– Какой радиоприемник?
– Ну, как там его? Океан? Или как? Океан, вроде… Она тебе ничего не говорила?
– Не помню… – Алеша наморщил лоб. – Кажется, нет, ничего.
– Мне самой неудобно у нее спрашивать, понимаешь, – бабушка повела головой. – Но я ведь тоже беспокоюсь… Думаю, чтобы она не побила его. А то вы носитесь, как угорелые. А он все же денег стоил. – Бабушка выпрямилась. – Я у них, – она показала рукой в сторону открытой двери кухни, – не могу спрашивать. Ведь заклюют тотчас! – Она зашептала: – Иногда они бывают ну просто, ну просто невыносимые.
– Кто невыносимые? – Пуговка вошла в кухню.
– Ах, это я так, – бабушка отвернулась к плите и засуетилась с посудой.
– Что она говорила? Она что-то говорила тебе? – Пуговка пристально посмотрела на Алешу.
– Ннет…
– Посмотри мне в глаза, – Пуговка остановилась на зеленом половике, лежащем посреди кухни и подбоченясь, изучала лицо Алеши.
– Ну что ты к нему приципилась? – подала голос бабушка. – Он же, между прочим, в гости к тебе пришел!
Пуговка щелкнула пальцами.
– Ладно, я прощаю вас, дети мои. Мне там еще осталось?
– Осталось, осталось, – бабушка торопливо загремела тарелками.
Алеша сидел, уронив голову, уши его покраснели.
– А вот н е к о т о р ы м, – медленно произнесла Пуговка, – надо идти уроки делать. Потому что у н е к о т о р ы х завтра трудный день. А если н е к о т о р ы е не помнят, что им говорили об этом еще неделю назад, то это их, н е к о т о р ы х, проблемы. Правда, Алешка?
Мальчик вздрогнул и быстро поднялся с табуретки.
– Да, бабушка Нюра, я пойду уже. – Он быстро подошел к выходу из кухни. – Я захлопну сам! До завтра, Аленка. Пока!
– Я тебе позвоню утром! – крикнула Пуговка ему вслед.
Подхваченная сквозняком дверь громко хлопнула.
