давно давила его узкие плечи. «А ведь этот юнец подбил танк!» — с уважением подумала девушка.
— Скажите, вам не страшно было, когда вы бросали гранату? — неожиданно для себя спросила Аня.
Сержант кашлянул, прикрыв рот ладонью.
— Как вам сказать… Страх — понятие сугубо отвлеченное…
— Нет, Коля, — перебила его девушка, — страх не отвлеченное понятие, это я знаю, сама испытала.
— Испытала? — переспросил он, точно обрадовавшись.
— Ага, испытала. — И вдруг оба громко расхохотались.
— И я тоже, — признался сержант, и его голос стал таким, каким наверняка он говорил маме: «А у меня сегодня две пятерки!»
— Значит, договорились, Аня? — весело спросил он.
Девушка взяла его за локоть и ближе притянула к себе.
— Скажи, только правду, меня могут принять?
— Вот чудная! Тут и сомнения быть не может. Хоть сейчас садись и пиши.
Потом Коля рассказывал о себе. Учился в нефтяном техникуме на втором курсе. Проходил военную подготовку. А на фронт сбежал вместе со старшекурсниками после того, как посмотрел кинофильм «Радуга». Сержанта присвоили два месяца назад на Днестровском плацдарме. Потом комсорг батальона назначил его комсоргом роты.
— Вот и вся моя биография, — весело проговорил Коля.
Аня знала, что сейчас комсорга батальона нет. Его ранило еще до ее прихода в роту.
— А без него меня примут? — забеспокоилась она.
— Нет комсорга батальона — есть комсорг полка. Дело даже не в них, а в твоем желании и… и сознании. Понимаешь?
— Понимаю, Коля.
Когда Крыжановский отошел, Аня задумалась. Уж очень неожиданно все получается. И как это он придумал? Пришел, поговорил, посмеялись вместе — и вдруг такое. Вступить в комсомол! Нет, что-нибудь он напутал. Такие дела решаются не так просто. Догнала Давлетбаева.
— Скажи, ты комсомолец?
— А как же, конечно, комсомолец, даже со стажем.
— А рекомендацию ты имеешь право дать?
— Кому?
Аня ответила не сразу. Ей показалось, что если она скажет, кому, то Давлетбаев обязательно засмеется.
— Кому давать рекомендация? — снова спросил он.
Девушка опустила голову и тихо сказала:
— Мне, Рафик.
Давлетбаев действительно засмеялся. Аня съежилась.
— Врешь, не тебе.
— Мне! — твердо повторила она.
— А если тебе, — обрывая смех, сказал он, — то и разговор не должен быть.
— Почему не должен?
— Потому что ты наша герой, отчаянный герой. Хочешь, расскажу одна история? — круто переменил тему разговора Рафик.
Но Ане было не до историй. Она думала, думала, Висели звезды. Далеко на западе вздрагивали неяркие сполохи…
Шкалябин стоял на обочине дороги и смотрел на свою сильно поредевшую роту. Вот и последние солдаты прошли. За колонной, чуть приотстав, шла Аня. А за ней — другие роты, батальоны, отдельные подразделения полка, обоз.
Лейтенант выждал, когда девушка поравнялась с ним, и пошел рядом.
Аня свободной рукой взбила волосы, поправила пилотку.
— Тяжело? — спросил он.
Девушка посмотрела на пропыленные носки легких сапожек, сшитых из новенькой плащ-палатки, ответила:
— Нет, не очень. Теперь легче.
— Алехин вам привет передавал.
— Алехин? — встрепенулась она.
— Письмо вот получил. Хотите почитать?
Ане, конечно, хотелось, но она только пожала плечами:
— Темно, не прочесть.
— Вот возьмите, прочитаете, когда рассветет.
Девушка поблагодарила, взяла помятый треугольник, сунула в карман.
Разговор явно не клеился.
— Ночь, а духота не спадает, — заметил лейтенант.
— Да, — подтвердила Аня и улыбнулась.
— Чему вы улыбаетесь? — обиженно спросил он.
— Я вспомнила один случай, о котором рассказывал мне Давлетбаев. — Девушка коротко повторила рассказ о раненом на Днестровском плацдарме.
— Я знаю много других примеров силы духа, — оживился Шкалябин. — Представьте, рота идет в атаку. И вдруг навстречу ей откуда ни возьмись фашистский танк. Командир роты в смятении и вдобавок получает легкую царапину в голову. Буквально в нескольких метрах от идущего танка лежит раненый солдат. Еще несколько секунд — и он умрет. И в это время на глазах всей роты раненого спасает девушка-санинструктор, — которой нет и девятнадцати и которая пришла на фронт неделю назад. Она знала, что погибнет, и все же пошла навстречу танку, чтобы спасти раненого товарища. Девушка не погибла по чистой случайности. Командир роты после этого случая избегал встречаться с девушкой. Ему было стыдно перед ней.
— Товарищ лейтенант, — задыхаясь, проговорила Аня, — не надо… Вы преувеличиваете. Вы не виноваты ни в чем. И если хотите, — голос Ани перешел на шепот, — если хотите, та девушка, когда шла к танку, думала совсем, совсем не о себе… она думала о командире роты и ужасно боялась за его жизнь…
— А командир роты, — торопливым шепотком проговорил лейтенант, — боялся за нее, за ту девушку…
Волновались оба. Через минуту Аня снова замедлила шаги и, не поворачивая головы, спросила:
— А теперь скажите, почему вы сердились на меня?
— Я сердился на себя, а не на вас. На вас я при всем своем желании не могу сердиться. И вы это знаете.
— Я ничего не знаю! Помните, я даже не могла поддержать разговор, который вы начали было об искусстве.
— Значит, вы не забыли?
— Нет, не забыла.
— Вы когда-нибудь расскажете о себе?
— Если это вас… Но вы же сказали, что вас не интересует мое прошлое.
— Прошлое, — задумчиво произнес Шкалябин. — Почему-то мне не нравится это слово. Прошлое, по-моему, бывает только у преступников и… у женщин легкого поведения.
