Софья Энгасироменос. И навсегда покинул Россию, где он жил, чтобы с новой женой отдаться своей мечте - открыть Трою.
Генрих Шлиман очень волновался, ведь темноглазой красавице было всего 17 лет. Может ли он, познавший уже крах семейной жизни, рассчитывать на счастье? Он был очень осторожен. Он постепенно приучал юную жену к себе, к своей жизни, своим пристрастиям.
Свадебное путешествие на корабле 'Афродита' очень разочаровало Софью, ибо оно мало напоминало медовый месяц, к которому ее готовили мать и старшие сестры... Это был скорее семинар по введению в супружескую жизнь. Но она интуитивно угадала состояние мужа и с нежностью смотрела на него, слушала, как он в юности работал рассыльным, потом конторским служащим. Как постепенно занялся бизнесом, возглавил филиал 'Шредер и Ко' в Петербурге, стал почетным гражданином города, купцом первой гильдии, женился. О подробностях первой женитьбы Шлиман умолчал, но Софью это и не интересовала. Она начала учить немецкие глаголы.
Так прошел этот странный медовый месяц. Супруги приехали в Париж. Видимо, прав был опытный Шлиман. Время, проведенное в путешествии, раскрепостило Софью и придало уверенности ему. Первая брачная ночь в Париже принесла им счастье.
А дальше началась жизнь, полная тревог, находок и разочарований. И самое большое разочарование - когда годы спустя Шлиман понял, что раскопал город более древний, чем Троя. В своем дневнике он сокрушался: 'Я уничтожил то, что искал. Моя Троя, Троя, которую я и скал, Троя Гомера, лежит значительно выше. Я ее прокопал'.
Официальная наука считала (да и считает) Шлимана любителем-авантюристом. И только Софья знала, чего стоит ему организация раскопок в местах, где весной полно ядовитых змей, а малярия валит с ног. Только энтузиазм Шлимана помогал побороть нежелание рабочих трудиться в сверхтяжелых условиях, преодолевать сопротивление чиновников, недоверие ученых. Они называли Шлимана сказочником и на все приглашения приехать на раскопки отвечали категорическим отказом. Только Софья была рядом, только она верила в его дело и поддерживала этой верой его.
И награда пришла. Когда наконец нашли то, что теперь называют 'золотом Шлимана', их радость была безгранична. И молчалива, ибо они боялись спугнуть случившееся, боялись, что это мираж и он исчезнет. И Шлиман придумал замечательный пиаровский ход. Сделав детальную опись всех украшений, он надел их на Софью и сделал дагерротип. Этот портрет обошел все издания мира: ожившая богиня была прекрасна.
Впереди были новые открытия. Была зависть слабых и восторг друзей. И всегда рядом Софья, мудрая, счастливая, гордая за своего мужа.
Весна 1888 года. Столовая недорогого пансиона в Ницце, в котором живут в основном пожилые дамы. Они развлекают себя легкой беседой, изредка к ним присоединяется немолодой господин. Его глаза скрывают толстые стекла очков. Господин изысканно вежлив, учтив, в каждом движении сквозит утонченность. Одна из дам, англичанка, однажды призналась ему:
- Я знаю, мистер Ницше, что вы пишете. Я хотела бы прочитать ваши книги.
Ницше мягко возразил, что его ей не следует читать. Другая дама тут же подхватила разговор:
- Я знаю, мистер Ницше, почему вы нам не даете ваших книг. В одной из них вы написали: 'Если ты идешь к женщине, то не забудь взять с собой плетку'.
Ницше только грустно покачал головой:
- Дорогая моя, дорогой мой друг, вы заблуждаетесь, меня совсем не так надо понимать.
- А как?! - спросим уже мы с вами. И постараемся сами ответить на наш вопрос.
Сразу же оговоримся: Ницше не был сверхчеловеком. Крепкая мускулистая шея на его портретах - 'мраморная ложь', как остроумно заметил Стефан Цвейг. Ницше не столь патетичен, сколь трагичен.
Он родился в семье пастора Карла Людвига Ницше 15 октября 1844 года в день рождения короля, что особенно радовало его отца и вызывало чувство гордости у юного Фридриха, названного в честь Фридриха Великого. В этом увидели знак необычной судьбы ребенка. И не ошиблись.
Несмотря на раннюю смерть отца, детские годы мальчика были счастливыми. Он окружен лаской и любовью матери, тетушек, сестры. Тогда же, в детстве, его постиг и главный 'недуг' - 'тиранический инстинкт творчества', за что друзья-ровесники прозвали его 'маленьким пастором'. В свободное время Фридрих писал стихи, сочинял музыку, импровизировал на органе в церкви. В детской голове созревали вопросы, ответы на которые он искал всю жизнь: что есть человечество? что есть он сам?
Ницше 14 лет. Он начинает вести свой дневник. Первая тетрадь заканчивается словами: 'Жизнь - зеркало. Узнать себя в нем - в этом, сказал бы я, заключается главная цель. К этому стремится каждый из нас'.
Позднее, вглядываясь в 'жизнь-зеркало', Фридрих решит, что познал себя:
Да, я знаю, кто я:
Я, как пламя, чужд покоя.
Жгу, сгорая и спеша.
Охвачу - сверканье чуда,
Отпущу - и пепла груда.
Пламя - вот моя душа.
(Пер. В. А. Зоргенфрея)
Пламя еще не разгорелось, но уже видны его первые всполохи. Ницще-юноша полностью погружен в книги. Они - единственные его спутники. Его любимое состояние - лист белой бумаги, на которой можно излить 'множество образов, чувств и мыслей'. Он часто уединяется: 'Нас двое - я и одиночество'. Это станет рефреном жизни: 'я и одиночество'.
Но на дворе весна. Он юн. Его дух еще не властен над плотью. У одного из профессоров Ницше встретился с милой девушкой, в которую тут же влюбился. Он мечтает, как будет приносить ей книги, как они вместе буду заниматься. Новое чувство томит его. Увы, девушка не заметила влюбленности Фридриха. Первый неудачный опыт.
Вы думаете, Ницше потерял покой и сон? Нет, он принялся за чтение 'Пира' Платона и трагедий Эсхила. Эстетические наслаждения оказались сильнее плотских желаний и томлений.
Чтобы пресечь всевозможные домыслы, отвечу сразу на возникший у читателя вопрос: Ницше был традиционной ориентации. Дело заключается в другом. В отличие, например, от 'веймарского мудреца' Гёте, чей донжуанский список был хоть и скромнее, чем у Пушкина, но внушителен, Ницше был 'Дон Жуаном Познавания'.
'Дон Жуан,- считает Стефан Цвейг,- его брат по духу. Подобно тому как великий соблазнитель среди множества женщин настойчиво ищет единую, так Ницше среди всех своих познаваний ищет единознание, вечно не осуществленное и до конца не осуществимое; до боли, до отчаяния чарует его не овладение, не обладание и нахождение, а преследование и поиск.
Тобой гоним, о Мысль!
Безвестная! Сокрытая! Ужасная!
Он стремится познать истину, как мужчина, который познает женщину, срывая с нее покров тайны. И это вечный процесс, ибо, говорит он, тот, кто мнит: я обладаю истиной,- сколь много он не замечает!'
Хорошо, скажете вы, истина - это понятно. Но женщина?! Или в погоне за познанием истины философ совсем забыл о женщинах? Нет и нет, успокоим мы читателя. Женщина для Ницше тоже предмет познания. Если даже бегло вы посмотрите 'Человеческое, слишком человеческое', 'Злая мудрость', 'Так говорил Заратустра', 'По ту сторону добра и зла', то станет очевидно, как волновало Ницше это непонятное существо - женщина. 'Женщина была до сих пор величайшей роскошью человечества'. И далее он уточняет: 'Через женщину природа показывает, с чем она до сих пор справилась, работая над человеческим образом... Совершенная женщина во всякое время есть праздность Творца в каждый седьмой день культуры; отдых, обретаемый художником в его произведениях'. Он считает, что совершенная женщина есть более высокий тип человека, чем совершенный мужчина, но при этом предупреждает: 'Но и нечто гораздо более редкое'.
Ницше высоко ценит интеллект женщины, считая, что 'интеллект женщин характеризуется полнейшим самообладанием, присутствием духа, использованием его выгод'. Он предупреждает о высокой
