— Понимаю, — ответил Михайлов. — В конце концов выше себя не прыгнешь. Если бы что-нибудь успокаивающее сказать… Подкинули бы вы какую-нибудь новую идею…
— Какую?
— Хотя бы насчет Альметьевской.
— Самообман, — отмахнулся Родионов. — Альметьевская ни при чем. По запаху чую — преступник в Краснопартизанском. — Майор поднялся. — Короче, Боря, к одиннадцати комиссар приглашает всю нашу группу.
— Перед смертью не надышишься, — засмеялся Борька. — Надо бы перед совещанием тактику продумать…
— Какая тактика! Все как на ладони. А воз и ныне там.
Родионов вышел.
— Что, зампрокурора едет? — спросил я.
— Будет снимать стружку с комиссара. А комиссар — с нас. Родионова жалко. Вообще он опытный следователь из следственного отдела прокуратуры области. Временно переселился к нам, чтобы поближе быть, так сказать, к жизни. Действительно, что следователь без нас, оперативников, а? — Борька хлопнул меня по спине.
— Я не оперативник. Я участковый. А значит, и следователь и опер одновременно, — отшутился я.
— И все равно на нас все держится! — Он посмотрел на часы. — Кича, прости, дела заедают. Пойдем, я попрошу, чтобы на вокзал позвонили. — Борька в шутку погрозил мне пальцем: — Порты береги как зеницу ока.
— Залог у тебя дома, в шкафу, — отпарировал я. Арефа поджидал меня на вокзале. На всякий случай даже занял очередь в кассу. Но стоять нам не пришлось: места для нас оставили по звонку из управления.
Наш поезд отправлялся после обеда, и мы без толку просидели полдня в зале ожидания. А когда до отхода остался час, засосало под ложечкой. Я предложил перед дорогой основательно заправиться. Ничего из этого не вышло — в ресторане была очередь.
Я по привычке хотел пройти прямо в дверь, но вспомнил, что без формы. Вообще-то пользоваться своим положением было не в моих правилах, но моральным оправданием могло служить то, что я находился как-никак при исполнении служебных обязанностей. Теперь я был в штатском. Надо было предъявлять документы, объяснять… Короче, мы сели в вагон голодные. Купе нам отвели двухместное, возле проводников, которые с любопытством поглядывали на живописную внешность моего спутника. И чтобы никого не смущать и не привлекать к себе внимания, Денисов, не дожидаясь отправления, завалился на верхнюю полку. Сколько я ни уговаривал его занять нижнюю, Арефа не соглашался, уверяя, что наверху ему будет спокойней. Он расстелил постель и повалился на нее без простыней и наволочки, скинув с себя только сапоги и шляпу. То ли пожалел рубль, то ли по старой кочевой привычке.
Арефа заснул прежде, чем тронулся поезд. Он признался, что нынче плохо спал. Давала знать о себе вчерашняя дорога, волнение и неизвестность. Я сам был не прочь завалиться на боковую. Но меня мучил голод и будоражила вокзальная суета.
Я сидел на жестком теплом сиденье, пахнущем клеенкой, и, как мальчишка, с любопытством смотрел на перрон. Признаюсь, меня всегда завораживали вокзалы, аэропорты, их толчея, особое состояние ожидания. Ожидание чего-то необычного и нового, хотя мне приходилось много ездить и летать на спортивные соревнования.
Поезд тронулся неожиданно и мягко. Замелькали лица, станционные здания, привокзальные улицы, тихие и замкнутые в себе, прячущиеся за прокопченную зелень деревьев от шума и гари железной дороги…
Наш состав выскочил на мост, четко забарабанивший крестообразными перекладинами. Внизу промелькнула баржа, загруженная выше бортов полосатыми арбузами. Мы вырвались в пригород с суровым индустриальным пейзажем. Мимо поплыли темные от шлака, железа и отходов огороженные пространства, без людей и растительности.
Я вышел в коридор. С другой стороны — такая же безрадостная картина. Она поразила меня еще тогда, когда я ехал с назначением в Краснопартизанский район.
Чтобы не терять времени попусту, я решил сходить в вагон-ресторан, поесть, а потом прилечь поспать. Не известно, что нас ожидает в Юромске, может быть, придется ехать дальше, по следам Васьки Дратенко.
В ресторане только заканчивались приготовления. Девушка, в белом накрахмаленном кокошнике, расставляла по столам стаканчики с салфетками и приборами.
Предупредив, что придется порядком подождать, она исчезла в кухне. Я пристроился у двери, спиной к остальным столикам.
За окном мелькали бахчи, сады, поля подсолнечника. Знакомая картина приятно ласкала глаз. Поблекшая зелень позднего лета, море подсолнухов и плавный перестук колес. На какое-то время я забыл, куда и зачем еду, успокоенный движением, плавным ходом поезда и предчувствием новых встреч…
Из этого созерцательного состояния меня вывел голос, раздавшийся сзади:
— Прежде всего сто пятьдесят и бутылочку пива. Пиво холодное?
— Откуда холодное? Только загрузили в холодильник, — ответила официантка. — А закуску?
Мне очень хотелось повернуться. Знакомый голос…
— Помидорчиков.
— Нету… Шпроты, селедка, винегрет.
— Милая, вокруг тонны свежих овощей…
— Мы получаем продукты в Москве.
Я не выдержал и повернулся. Официантка предложила мне:
— А вы, товарищ, пересели бы к этому товарищу. А то, если каждый будет занимать отдельный стол…
Мне во весь рот улыбался отец Леонтий.
— Дмитрий Александрович, вот встреча! Вы никого не ждете?
— Нет.
— Пересаживайтесь.
— Давайте лучше ко мне. В уголке уютней…
Сказать честно, меня не очень обрадовала перспектива сидеть с попом в ресторане. Ведь может кто- нибудь случайно оказаться в поезде из бахмачеевских. Что подумают?
Батюшка выглядел иначе, чем дома, в станице. Укоротил волосы, приоделся в модный легкий костюм. Впрочем, я тоже в другом обличье. В штатском.
Не замечая моего официально-вежливого лица, отец Леонтий захватил с собой ворох свежих газет и перебрался за мой столик.
— Значит, триста граммов… — с серьезным видом записала официантка.
— Вам сказали, сто пятьдесят, — поправил я.
— Нет, — запротестовал отец Леонтий, — за встречу и… проводы. Сделайте одолжение, а? (Я наотрез отказался.) Несите триста. На всякий случай… — кивнул он официантке.
Девушка уплыла в кухню.
Мой собеседник долго смотрел мне в глаза, потом неожиданно расплылся в улыбке:
— Не бойтесь, Дмитрий Александрович, вы сидите не с отцом Леонтием, а просто с Игорем Юрловым. Был батюшка, да весь вышел…
Я удивился и не мог этого скрыть. Вспомнилась наша последняя встреча в больнице в Краснопартизанске. Бог почему он так упорно звал меня в гости. И еще что-то хотел сказать там, в школьном спортивном зале, но так и не решился.
Я смешался: поздравлять его или, наоборот, сочувствовать? Может быть, разжаловали?
— А теперь куда? — спросил я.
— Куда Макар телят не гонял, в Норильск. Буду детишек к спорту приобщать.
— Зачем же так далеко?
