— Да, — подтвердил Олег. — Председатель колхоза — мировой мужик. Хлебосол, каких поискать…
Режиссера с оператором оставили возле пивного погребка, а Флора поехала в «Зеленый берег».
Состояние у нее было отчаянное. И не только потому, что Стариков ставил условие — снять все за три дня. Она не знала, кого снимать. Особенно отчетливо она осознала это, когда, прибыв в дом отдыха, схватилась за свои записи, которые вела изо дня в день, встречаясь и беседуя с различными работниками фабрики. И вот теперь, листая объемистый блокнот, почти весь исписанный мелким почерком, она обнаружила: если что ей и не удалось, так это найти настоящих героев для передачи.
Козолуп — погиб. Витюня попался на некрасивой истории с виноградом, да и вообще…
А другие?
Сколько времени, например, потрачено на Тараса Зозулю, фабричного Левшу? И что выяснилось?
Баринова пробежала глазами его историю, которую удалось выстроить из рассказов разных людей.
«Жил-был парень, — читала она свои записи, — с детства дружил с молотком, пилой, плоскогубцами, напильником и рубанком. Все, что попадало ему в руки, — проволока, деревяшка, фанера, кусок пластмассы, деталь от какого-нибудь механизма — с помощью фантазии превращалось в игрушку, полезную вещь. Тарас родился с шестым чувством, имя которому мастерство! А оно всегда чуждо корысти и славе…»
Потом шло описание, как Зозуля, работая на других предприятиях, еще до сувенирной фабрики, никак не мог пристроить свои изобретения и рацпредложения. То в соавторы к нему набивалось множество людей, не имеющих отношения к выстраданному новшеству, и его фамилия терялась, пропадала в их числе. То его детище тонуло в ворохе бюрократических бумаг или напрочь застревало в машине волокиты. Короче, желание искать новое у Тараса постепенно исчезло.
И вот нашлись «добрые» люди. Евгений Иванович Анегин — один из них. Зозулю пригласили в СЭЦ на сувенирную фабрику. Начальник цеха назначил (конфиденциально, разумеется) ему твердую мзду за каждую творческую новинку. Никакой волокиты! Ваши идеи — наши деньги… Но!..
Вот в этом «но» и крылся секрет, почему Анегин сквозь пальцы смотрел на пьянство Тараса. В бризе автором почти всех предложений Зозули был признан… Евгений Иванович.
«Как же после этого говорить о специальном экспериментальном цехе во главе с его начальником?! — с отчаянием думала журналистка. — Рабочие после передачи будут смеяться. Анегин — липа!» Правда, эта информация не проверена, а когда о ней Баринова поделилась с директором фабрики, он заверил, что создаст авторитетную комиссию, разберется, и если сигнал подтвердится, то он примет самые решительные меры.
Она снова начала листать блокнот. И споткнулась на фамилии Зарембы. Ему Флора посвятила несколько страниц.
«Директор фабрики, — писала она, — должен знать о своем предприятии все! Фадей Борисович — счастливое исключение. Он ничего не знает и блажен духом! Поэтому, видимо, бог милует его.
Заремба сидит в теперешнем кресле пять лет, и сидит, по всему видать, прочно. Принимая лавры, давая интервью корреспондентам, выступая по радио.
Последние пять лет его жизни — это ниспосланная откуда-то благодать за предыдущую, полную удивительных и непонятных для него самого взлетов и падений руководящую деятельность. Впрочем, Заремба никогда не мог понять, за что его повышали или понижали, и вообще не взялся бы объяснить очередная должность есть положительная или отрицательная кривая амплитуды.
Сколько он сознательно живет, столько и руководит. В послужном списке Фадея Борисовича имеются: директор домостроительного комбината, начальник горзеленстроя, директор скотобойни, директор профессионально-технического училища. Это, по его выражению, крупные объекты. Вперемежку или калибром и престижем помельче — мастерская по ремонту одежды, баня, кладбище и др. Но, главное, ниже должности директора, начальника или заведующего он не опускается.
Поговаривают, что редкостная плавучесть Зарембы объясняется просто: брат его жены, Капитолины Платоновны, занимает какой-то высокий пост в столице. Сам Фадей Борисович о могущественном шурине никогда не упоминает. Однако там, где надо, это почему-то знают…
Фадей Борисович всегда и везде твердит, что „доверяет специалистам“. Удобно для оправдания собственного безделья.
Любимым его занятием является сидение над очередным докладом. Пишет он их сам.
Свои доклады Заремба отдает перепечатывать на машинке, переплетает и хранит в отдельных шкафах. Все до одного. В синих, зеленых, коричневых, желтых и красных обложках, они кочуют за Фадеем Борисовичем из одного служебного кабинета в другой.
Вторым и непреложным пунктом его деятельности, где бы он ни начальствовал, является создание кружков по изучению. Чего? Всего. Техники безопасности, производственной гигиены, воспитания детей, международного положения, культуры и быта и так далее и тому подобное.
Любит он церемонию подписывания различного рода деловых бумаг. Нужно отдать ему должное, подписывает все, что приносят.
Многие пользуются его добротой, зная, что отказа не будет.
Третий кит, на котором стоит Фадей Борисович, — производственные совещания, пятиминутки и летучки. Если он не пишет доклад, не подмахивает бумаги, то проводит совещание.
На каждом новом месте он сразу же приступает к переоборудованию своего служебного кабинета.
В отношении подбора кадров — любимой темы Зарембы — он весьма заблуждается, думая, что людей на работу принимает он. На фабрике поговаривают, что это делает Капитолина Платоновна, руководствуясь не тем, каковы деловые и профессиональные качества у человека, а определяя годность к должности по… гороскопу…»
Флора твердо решила ни Зарембу, ни Анегина героями передачи не делать и потому их фамилии в блокноте зачеркнула. К ее удовлетворению, на фабрике было много интересных людей, о которых можно рассказать, правда, из руководства оставался, пожалуй, один главный художник, человек, несомненно, энергичный, творческий. Или взять Крутоярова. Ветеран… А какой дом отдыха организовал! А сколько прекрасных рабочих-умельцев могут стать героями передачи! Чуть ли не о каждом можно снимать полнометражный фильм. Конечно, времени оставалось мало, а Бариновой следовало еще многое проверить, уточнить. Но режиссер торопил, не давая Флоре, как автору сценария, развернуться.
Надо прямо сказать, что с приездом съемочной группы, и прежде всего Старикова, Баринова внезапно сникла, утратив свою былую напористость и инициативу, а вместе с ними и веру в то, что ей удастся полностью реализовать свой первоначальный замысел. С таким минорным настроением она и отправилась в город.
Измайлов проснулся с ощущением какой-то чистоты и спокойствия. Яркий свет заливал спальню, и он даже подумал: не зима ли на дворе? Так светло и чисто бывает, когда прочно ляжет снег, выбелив и скрасив все вокруг. Но Захар Петрович понял: это отсвет соседнего здания, построенного из голубоватых панелей.
И, наверное, эта чистота, это спокойствие были у него в душе. Он посмотрел на Галину, лежащую рядом с ним, и она, словно почувствовав его взгляд, открыла глаза. И улыбнулась. Счастливо, как прежде.
Захар Петрович поразился своему состоянию: спал всего ничего, а никакой усталости и тяжести. Даже какой-то подъем.
Эта ночь как будто бы разделила два мира. Прежний, о котором он не хотел вспоминать, и новый, в котором стоило жить, какие бы неприятности ни сулило будущее.
Он снова и снова переживал то состояние, когда увидел вчера Галину. Ей во что бы то ни стало захотелось показаться у Межерицких. Обязательно! Чтобы их увидели вместе. Ради этого и мчалась как
