ехать поездом?
— Когда он теперь собирался домой? — продолжила она допрос.
— Я же говорила, не спрашивали мы Григория…
— А дома у него как, все спокойно?
Разуваева вскинула на следователя встревоженные глаза:
— А что?
— В Южноморске у Григория как? Все здоровы? Никаких неприятностей?
— Вроде нет…
— И теща здорова?
— Капитолина? — удивилась хозяйка. — Так она в Ростове живет. Вчера письмо получили…
— Можно посмотреть?
Разуваева суетливо встала, открыла сервант, нашла письмо.
Гранская прочла небольшое послание, в котором теща Григория Марчука сообщала, что живет, слава богу, хорошо, вот только артрит мучает, ходить трудно. Но собирается поехать лечиться куда-нибудь на грязи…
— А с сердцем у нее как? — спросила Инга Казимировна, возвращая письмо.
— Никогда не жаловалась.
Потом Гранская поинтересовалась, с кем в Зорянске общается Григорий, приходят ли к Разуваевым его друзья.
— Какие у него тут могут быть приятели? — ответила хозяйка. — Бывает наездами. Все дни занят по делам… А сюда никто не приходил… Да и я, честно говоря, против…
И снова попросила рассказать, что же все-таки натворил Марчук, если им интересуются милиция и прокуратура.
— Он покалечил одного человека, — сказала Инга Казимировна, не вдаваясь в подробности.
После этих слов Разуваева испугалась уже не на шутку и на дальнейшие вопросы следователя твердила: «Ничего не знаю», «Не могу сказать», а между ответами искренне удивлялась: «Никогда бы не подумала, что он способен на такое», «А ведь почти не пьющий», «Да и в родне никто под судом не был».
Напоследок Гранская оставила свой номер телефона, сказав при этом:
— Если Марчук объявится или вам станет известно его местопребывание, незамедлительно позвоните мне… Можете и в милицию…
— Хорошо, хорошо, а как же… — бормотала Разуваева.
…В машине следователь и старший лейтенант обменялись впечатлениями. Разуваев дал приблизительно такие же показания, как и его жена. Выходило, что и в самом деле супруги мало вникали в то, чем занимался и с кем водил знакомство в Зорянске их южноморский родственник.
— По-моему, хозяин что-то знает, но скрывает, — сказал Коршунов.
— Из чего вы это заключили? — спросила Гранская.
— Закинул я удочку, нет ли здесь у Марчука дамы сердца, — объяснил инспектор. — Разуваев замялся. Иногда, говорит, Григорий вечерами уезжал на своих «Жигулях» и возвращался поздно. А вот к бабенке закатывался или еще куда — не докладывал, мол.
— В женщине ли тут только дело? — задумалась Инга Казимировна. — Ну, Юрий Александрович, каковы же итоги?
— Странно вел себя сегодня Марчук, — сказал Коршунов. — Непонятно. Наврал три короба на вокзале. Про тещу, подсвечники…
— Главное, зачем ему было бежать? Я вот сейчас вспоминаю: только одна задача — поскорее избавиться от нас! Любым способом! Смотрите, даже паспорт оставил! Выпрыгнул из окна отделения милиции, вскочил в товарняк. Затем — эта драка с Маем на крыше вагона. Ведь сам рисковал головой! Да и когда в окно… Стеклом небось порезался?
— Выходит, боялся тщательной проверки. Насколько я могу судить из ваших слов — этот трюк с отметкой в паспорте Марчук раскусил…
— Да, я тоже так, думаю, — вздохнула Гранская. — Но вот чего он боялся по-настоящему, не пойму. Ведь на такое без серьезной причины не идут!
— Это уж точно.
Они подъехали к горотделу милиции.
Никаких вестей о Марчуке не было — он будто сквозь землю провалился.
В новой квартире все теперь казалось Измайлову не так. Огромные окна словно открывали жизнь всему миру напоказ. До потолка — рукой подать. Узкий коридорчик, а кухня — не повернуться. Со старой кухонной мебелью Измайловым пришлось расстаться. Остальная же, привычная и дорогая Захару Петровичу, потому что прослужила почти двадцать лет и была в очень приличном состоянии, выглядела на новом месте несуразно. Галя долго ломала голову, как ее расположить: слишком узкие пространства, слишком много места занимали окна и двери. Жена предложила обзавестись новой обстановкой, но Захар Петрович все медлил.
Что было красиво в новой квартире — полы. Паркетные, с приятным желтым отливом, они блестели лаковым покрытием. Но и тут Захар Петрович считал, что крашеные в жару приятнее. Вымоешь пол — и становится свежее и прохладнее.
Все это он особенно ощутил, провалявшись дома с радикулитом.
Странно, что, когда Самсонов приехал в прокуратуру на беседу, он почему-то первым делом поинтересовался, как Захару Петровичу живется в новой квартире.
— В старой было лучше, — признался прокурор.
Обсуждать этот вопрос с директором завода он не хотел: были другие, куда более важные дела, и, прямо скажем, непростые. Однако Глеб Артемьевич продолжал:
— Все системы, значит, работают нормально? А то могу прислать рабочих, если что надо. В наше время новый дом без ремонта — не дом, добавил он с улыбкой.
— Спасибо, — поблагодарил Захар Петрович. И решил перейти к делу: Чтобы не повторяться, товарищи вам сообщили, о чем у нас был разговор?
— Вы имеете в виду наших заводских командиров?
— Да. Главного инженера Гальперина, председателя профкома Пушкарева и главного бухгалтера Фатхулину.
— Информировали, — кивнул директор.
— Глеб Артемьевич, в прошлом году вот на этом самом месте вы уверяли меня, что покончите с массовыми прогулами, опозданиями, сверхурочными…
— Захар Петрович, как говорится, кто помянет старое… — шутливо перебил Самсонов.
— Рад бы не поминать. Если бы не новые нарушения…
— Неужели у вас мало своих дел, что вы обременяете себя и нашими, чисто производственными? Ей- богу, отлично разберемся сами. Тем более, завод на подъеме. План даем. Строимся, налаживаем культуру. И, между прочим, город не забываем. Так ведь?
Измайлов знал напористость директора. Он даже выработал с Самсоновым особую тактику — дать ему выговориться, а уж потом прижимать фактами.
— У древних была хорошая поговорка, — продолжал Глеб Артемьевич. Богу — богово, а кесарю — кесарево.
— Кто же бог? — не удержался Измайлов.
— Закон! Закон, конечно! Правопорядок… А мы уж будем заниматься мирскими делами, — расплылся в ослепительной улыбке директор завода. Тяжко, трудно, но что поделаешь. Продовольственная программа — это сейчас главная задача в стране! А наши запчасти к сельскохозяйственным машинам идут во все ее концы! Попробуй я не дать план — тысячи тракторов, комбайнов и других механизмов не выйдут в поле! А это — сотни тысяч пудов неубранного хлеба…
Самсонов еще некоторое время говорил о том, какое значение имеет продукция завода для страны. Когда, по мнению прокурора, он выложился, Захар Петрович сказал:
