один из потерпевших по делу Рундукова и Изголяева, пришедший немного раньше назначенного срока.
Допросив и отпустив его, старший оперуполномоченный уголовного розыска выглянул в коридор. На скамейке у дверей кабинета сидела Сторожук. Было ровно пять часов.
— Прошу, заходите, — пригласил её Жур.
Она робко вошла в комнату, села.
— Ну, здравствуйте, Ореста Митрофановна, — приветливо сказал капитан.
— Здравствуйте, — негромко ответила Сторожук, роясь в сумочке. Она достала платочек, аккуратно приложила к носику.
Виктор Павлович отметил про себя: скованна, чего-то боится, даже не хочет смотреть ему в глаза.
— Как отдыхается? — спросил Жур, чтобы как-то расположить к себе молодую женщину.
— Что? — вздрогнула она, ожидая, видимо, совсем другого вопроса.
— С погодой, говорю, везёт в этом году, — сказал капитан.
— Да-да, — поспешно согласилась Сторожук, стараясь смотреть куда угодно, лишь бы не на старшего оперуполномоченного.
Жур поинтересовался, с какими достопримечательностями она успела ознакомиться в городе, ездила ли на озеро Рицу — природа там просто сказочная. Сторожук отвечала односложно — да и нет, её напряжённость не ослабевала. Разговорить Орысю капитану так и не удалось.
— Ну, хорошо, — решил он наконец приступить к главному. — Скажите, пожалуйста, какое ваше заявление правдивое — первое или второе?
— О чем вы? — глухо спросила Сторожук.
— О заявлениях по поводу кражи у вас денег.
— Господи, я же говорила, что не теряла. То есть у меня их не воровали… — сбивчиво стала объяснять она, и лицо её покрылось красными пятнами.
— Значит, деньги нашлись? — решил подыграть ей капитан. Он намеревался провести нехитрый психологический опыт.
— Нашлись, нашлись, — закивала Сторожук.
— Все, до копейки?
— Конечно.
— Знаете, моя мама любила говорить: самая большая радость, когда что-то потеряешь и найдёшь, — продолжал с улыбкой Виктор Павлович.
— Точно, — поддакнула молодая женщина.
— Ну что же, Ореста Митрофановна, чтобы больше не возвращаться к этому вопросу, вы покажете мне эти деньги. Идёт? — невинно попросил Жур.
Реакция была такой, какую ожидал капитан: Сторожук вконец растерялась, стала говорить, что этих денег у неё в настоящий момент нету, мол, часть дала кому-то в долг, истратила на покупки. Больше всего её почему-то страшила перспектива поездки с Журом к ней домой.
Виктор Павлович ознакомил Сторожук с показаниями Рундукова и Изголяева. Орыся стояла на своём.
Ничего не оставалось делать, как вызвать из изолятора временного содержания арестованных карманников. Сторожук они опознали сразу.
Такой сцены капитан Жур ещё не видел: преступники с пеной у рта доказывали, что обокрали потерпевшую, приводя при этом такие детали и подробности, что не поверить им было просто невозможно, а обворованный человек твердил, что никакой кражи не было.
Уж на что Рундуков был, видимо, тёртый калач, но и тот опешил.
— Ты что, чокнутая?! — вызверился он на сжавшуюся в комок, словно затравленную, женщину. — Пятьдесят кусков у тебя лишние, да?!
Орыся молила бога, чтобы все поскорее кончилось. Она чувствовала себя между молотом и наковальней: с одной стороны этот въедливый капитан, с другой — Скворцов-Шанявский, который ждёт её дома и весь исходит злобой и жёлчью.
— Гражданин начальник! — взмолился Рундуков. — Она что, издевается, падло?!
«Щипач» был на грани истерики. Старший оперуполномоченный спросил у Сторожук, с какой целью она отрицает факт кражи денег.
Нервы у Орыси не выдержали, и она разрыдалась. Жур отпустил потерпевшую.
Виктор Павлович терялся в догадках насчёт поведения Сторожук. Чего она боится? Конечно, неспроста она отказывается от таких денег. Мысль об этой странной истории не давала покоя капитану весь вечер.
А Орыся, возвратившись домой, попала, что говорится, из огня да в полымя. Профессор, дотошно расспросив, что и как было в милиции, закатил ей страшный скандал.
— Вот видишь, до чего довела твоя тупость! — заорал он напоследок и, хлопнув дверью, куда-то уехал.
Утром по дороге в управление Виктор Павлович отводил дочку в детский сад. Вот и сегодня после обычных напутствий жены отец с дочкой вышли из дома и влились в толпу спешивших на работу людей.
Жур любил эти утренние прогулки. Слушая неумолчный весёлый лепет маленького существа, он неспешно обдумывал загадки и сюрпризы, на которые так щедра была его работа. Этим утром капитан постоянно возвращался к событиям вчерашнего дня. А вернее — к допросу Сторожук.
По своему опыту оперуполномоченный уголовного розыска понимал: за этим скрывается что-то серьёзное. Но что? Обычно человек боится показать, что у него имеются деньги, если они добыты преступным путём. Честные рубли карман не жгут! Но Сторожук вроде и не опасается признать, что имеет такую большую сумму. Её пугает другое. И пугает очень сильно. Может, она в чем-то замешана? А если да, то в чем?
Виктор Павлович вспомнил её внешность, поведение. Приятная, красивая. В Сторожук было что-то простодушное и искреннее. Впрочем, Журу приходилось встречать совсем ещё юных девушек с открытыми наивно-детскими лицами, которые, однако, уже крепко погрязли в страшном пороке — проституции.
«А может, Ореста тоже? — мелькнуло в голове капитана. — Приехала сюда не отдыхать, а работать на панели?»
Последние годы девицы, которых в милицейских протоколах стыдливо именовали «лицами с пониженной социальной ответственностью», стали форменным бедствием в городе. Они слетались в Южноморск из Москвы, Ленинграда и других городов, как вороньё на свалку. По вечерам возле гостиниц вызывающе одетые кокотки нахально приставали к мужчинам. Особенно подвергались нашествию интуристовские заведения. Пробавлялись там так называемые «путаны», проститутки, продававшие себя иностранцам и берущие плату за торговлю своим телом валютой и заграничными шмотками.
Этот позор и бедствие давно уже не были ни для кого секретом, но замалчивание продолжалось. Работники гостиниц стонали от непотребства куртизанок, просили срочно принять меры, но что могли сделать работники правопорядка? Официально в стране проституции не существовало. А раз так, то и не было соответствующей статьи в законе, которая предусматривала бы наказание за торговлю телом. Если и задерживали этих девиц, то лишь в связи с каким-нибудь другим правонарушением — кражей у клиента, валютными махинациями, дебоширством и так далее.
Короче, как со страусом: спрятал голову в песок — и вроде нет на горизонте опасности. А то, что опасность существовала, Виктор Павлович отлично знал. Он особенно, потому что у него росла дочь. Частенько он думал, когда же наконец вещи будут названы своими именами, когда кончится страусовая политика и с такими социально и нравственно опасными явлениями будет вестись настоящая борьба? Правда, совсем недавно кто-то из москвичей уверял, что скоро будет установлена административная ответственность за проституцию. Но поможет ли десятирублевый штраф, если она за ночь имеет тысячу?
Что касается жены капитана, то она давно уже предлагала уехать из Южноморска.
— Я же в органах, — говорил ей Виктор Павлович. — Где прикажут, там и служу.
— А что увидит тут наша дочь, когда вырастет? — вопрошала жена.
Она, конечно, сгущала краски, но Жура самого тревожило, как скажется на дочери жизнь в городе-
