'Мряу!' — охотничий клич закончился разочарованным стоном.
Хмурый Баюн смотрел на слегка подрагивающий хвост желанной добычи, прижатой острыми зубами Птаха. Бесенок покосился на кота и поспешно сглотнул. Кот тоскливым взглядом проводил ускользнувшего грызуна.
— Не судьба… — утешила страдальца ведьма.
'Мряв…' — котофей, прижимая лапой ещё одну полевку, такую же упитанную, как и предыдущая, подозрительно покосился на бесенка.
— Ты гляди, — подивилась Людмила, тщательно скрывая улыбку, — да их тут целый выводок.
Раздувшийся, как воздушный шар, бесенок привстал и мучительно икнул. Из пасти его полезла желтая пузырящаяся пена.
— О, так тебе и надо, — кот мигом заглотнул жалобно пищащего грызуна, — на чужой каравай рот не разе… — и заткнулся на полуслове, прислушиваясь к своим ощущениям.
Бесенок соображал быстрее. Захлебываясь истекающей пеной, он кинулся к чародейке, вцепился в рукав её кафтана, жалобно заглядывая в глаза.
— Ладно, ладно, — мимолетным движением руки ведьма смахнула с него наговор, — ты тут не причем, чего тебе мучаться-то?
— Я тоже больше не буду, — мигом пошел на попятную Баюн. Он опасался разжимать челюсти, потому и просьба его прозвучала едва слышно. Ведь знал, знал же, что лучше не злить ведьму, не удержался, и вот тебе поруха.
— Что?
— Виноват, исправлюсь, — во всю мочь заорал котофей. Сил держать пасть закрытой уже не было. Из нее выскользнули разноцветные шарики и закружили перед кошачьей мордой, на лету превращаясь в маленьких аппетитных мышат. Баюн зарычал, замахал лапами, стараясь поймать хоть одного: — 'А что? Летающие мыши тоже иногда съедобны. Голод не тетка, а мать родная…'.
Даже измученный Птах не удержался от смеха, что уж говорить о Людмиле — кот всегда был неподражаем, а в этой ситуации тем более.
Расплывчатая тень за спиной чародейки, едва заметная на фоне серо-коричневых стен, обрела четкие очертания, проплыла на середину грота, задумчиво, словно принимая решение, остановилась.
— Развлекаетесь? — перед друзьями предстала женская фигура. Вот только каждый увидел её на свой лад.
Птах тихо ойкнул. Перед ним стояла Белая баба — вестница несчастья. Бесенок тихо сжался от предчувствия неведомой беды. Женщина печально глянула на него: — Не бойся меня, маленький брат. Я скоро уйду.
Кот припал к полу, перевернулся брюхом вверх, как игривый котенок. Ласковая рука прошлась по его густой шелковистой шерсти, взъерошивая её (Баюн ничего не имел против, хотя фамильярностей он не допускал), потрепала за ушами. В голове зазвучал голос, который он помнил с той поры, как осознал себя личностью: — Вот ты какой стал, беглец. Досталось тебе, бедняге, но может оно и к лучшему… Велес тебя точно загубил бы своими экспериментами, а ты такой красавец вырос.
Людмила застыла, как изваяние. Думала, что все видения кончились там, у саркофага. Или это действительность? Тогда почему кольцо молчит? Чародейка мельком глянула на свой талисман. Повелительным жестом Триглава протянула руку к кольцу. Оно, словно живое, заскользило с пальца Людмилы, повинуясь неслышному приказу. Ведьма сжала кулак, чувствуя живую пульсацию кольца. Оно упрямо рвалось наружу из судорожно сжатой руки, покалывая кисть иголочками.
— Ладно, оставь себе. Мне оно уже ни к чему, а тебе ещё не раз пригодится.
— Тебе? Какое отношение ты имеешь ко всему этому? И кто ты такая?
Триглава звонко рассмеялась.
— Что смешного в моем вопросе? — чародейка почувствовала, как от злости перехватывает дыхание, а голос готов сорваться в крик. Нельзя так, нельзя, но не получается, всего-то и осталось, что наружу выбраться, а тут…
— Просто радостно мне, девонька, что мои закладки сработали, только не думалось, что столько ждать придется. Это какое же колено будет?
— При чем здесь колени? — Людмила невольно глянула на ноги Триглавы, скрытые свободным платьем, потом озабоченно осмотрела свои. Вроде все в порядке, не считая прорехи на одной штанине и затянувшейся ссадины. И почти забытое само собой всплыло в голове: '…силы для борьбы кольцо тебе даст, ещё немного в тебе самой сокрыто, от той, что кольцо подарила, досталась…'. Догадка была немыслимой, но единственно возможной. — Ты моя?… — чародейка замялась, подбирая нужное слово.
— Твоя, твоя… А мера родства значения не имеет, столько веков прошло. Благодарю тебя за спасение, хотя твоей воли здесь немного было.
— Это как? — Неприятно осознавать себя игрушкой в чужих руках.
— Когда сплетаешь в одну нить настоящее, прошлое и будущее, рано или поздно понимаешь, что есть вехи, изменить которые не дано никому. Даже мне. И то, чему суждено случиться, произойдет все равно. Вот и пришлось бросить в реку времени безделицы, что сами по себе ничего не стоят, но, сошедшись, обретают силу и становятся карающим мечом, способным уничтожить Зло в зародыше, пока оно не стало непобедимо. Так и случилось…
— Кольцо, зеркало и я… — пробормотала еле слышно Людмила. — Но почему я? Я тут при чем?
— Ты оказалась в нужном месте в нужный час. Так ведь у вас говорят? Кащей действительно так и не узнал о моей дочери, иначе он перевернул бы всё вокруг, чтобы уничтожить её. Велес смог спрятать Девану в самом надежном месте, среди людей, оставив ей мой дар — кольцо, которое прикрывало и защищало девочку, пока она не подросла… Это больно — осознавать все и быть недвижимой. Я ничем не могла помочь ей. Кащей не мог придумать худшего мытарства, чем это. Я просто ждала… — Триглава замолчала, задумавшись.
'Я одна её вижу? — Чародейка глянула на бесенка и кота. Птах сидел неподвижно, прикрыв глаза. Котофей растянулся во весь свой немалый рост, басовито урча, словно внутри него безостановочно работал маленький моторчик. — Одна… Значит, опять видение…'
Внезапно для себя Людмила шагнула к Триглаве и коснулась её. Рука ощутила живое тепло.
— Не веришь самой себе? — отмерла та, — тоже верно. В этом лабиринте столько наверчено, что с собой повстречаешься и не удивишься.
— Почему?
— Кащей везде преград магических наставил. Боялся, как же он боялся… Всего, хоть и не осталось у него живых противников, всех извел. Догадывался, что и за ним придут, вот только не знал, кто. Уходи отсюда, и друзей уводи. Кащея нет, а магия его недолговечна, скоро здесь все рухнет.
— Скажи мне…
Триглава подняла на чародейку затуманенные глаза, в которых блестели слезинки:
— Прощай, пора мне, меня зовут…
Черты лица её застыли, искаженные затаенной болью. Длинные волосы разметал невидимый ветер. Людмиле, стоявшей рядом с ней, стало жарко от горячего дуновения. Серебристое сияние, окружившее Триглаву, слепило чародейку. Она зажмурилась, спасаясь от невыносимого блистания, но и сквозь сомкнутые веки видела, как искрит сверкающий ореол вокруг тела её прародительницы.
'Уходи, — прозвучал мысленный приказ. — Здесь живых нет'.
— Как нет? — закричала Людмила, неосторожно открывая глаза, — а Антон? Он здесь! Он жив! — и увидела, что чаровница уже не одна. В пещере неизвестно откуда появился крепкий широкоплечий мужчина: длинные волосы собраны в хвост, бородка короткой косицей спускалась на грудь. За его спиной темным облаком клубился мрак, тот же мрак таился в глазах. Незнакомец немного помедлил, потом молча шагнул к замершей Триглаве, напряженно глядя в её глаза, словно спрашивал о чем-то.
Незнакомец? Ведьма не раз встречала его в своих видениях, но тогда не замирало тоскливо сердце в ожидании неминуемых бед. Хотя куда уж дальше?
Вечность или мгновение длился этот обмен взглядами, Людмила не могла сказать, время, казалось, остановилось не только для этих двоих, но и для неё. Наконец, Триглава решилась — руки, протянутые навстречу друг другу, встретились: ручейки расплавленного серебра, стекающие с пальцев женщины, и рваные клочья тьмы, пульсирующие вокруг кистей мужчины. Прикосновение их породило ярчайшую вспышку — холодное пламя взметнулось к своду пещерки, завилось вьюном, увлекая в свой круговорот Триглаву и Велеса…
…и все, словно и не было никакой Триглавы. Только голова заболела от тяжких дум — опять привиделось иль нет… Разве что спросить друзей?
— Эй, мечтатели! — Ведьма внимательно глянула на оцепеневшего бесенка, перевела взгляд на безмерно счастливого Баюна и внезапно поняла: — 'Они тоже всё видели, но не признАются. Ну и ладно… Пусть молчат, имеют право'. — Уходить надо отсюда, тут, по-моему, скоро станет весело.
Никакой реакции. Что ж…
— Ну, как хотите, — она развернулась к выходу, — а я возвращаюсь. Сколько можно тут без толку сидеть, Баюн скоро мхом порастет.
— Зачем? Куда нам торопиться? — расслабленно мурлыкнул кот. Но Людмила голову дала бы на отсечение, что он даже не слышал её слов, настолько был погружен в собственные переживания.
Донесшееся из тоннеля приглушенное шлепанье заставило чародейку насторожиться. А это ещё что за ерунда? Фу… Она поморщилась от мерзкого запаха тлена. Ендарь… Эта разожравшаяся туша как добралась сюда, как протиснулась в узкий лаз? Впрочем, неважно, встречаться с ним не хочется, значит, вперед, в один из двух не обследованных ходов. Выбрать, какой именно, она не успела — стены дрогнули и медленно поползли навстречу друг другу, уменьшая и без того небольшое пространство уже обжитого грота. Кот подскочил и заполошно кинулся в тот проем, откуда Людмила вытащила Птаха. Ведьма едва успела ухватить его за хвост и вытянуть обратно:
— Куда, дурень, за мной и не отставай!
Какое там не отставай — мелькнул под ногами и скачками понесся за бесенком, оставив ведьму далеко позади себя. Задыхаясь, Людмила бежала за более шустрыми спутниками, всем телом ощущая настигающий её грохот. Казалось, что сзади мчится набирающий скорость поезд, и вот-вот догонит её и сомнет, размажет по тоннелю всей своей многотонной массой. Ужас гнал её вперед, затуманивая сознание, лишая последних остатков здравый смысл, одержимого только одним желанием — оказаться, как можно дальше от леденящего кровь гула. Когда сил бежать уже не осталось, шла, цепляясь за стены, ползла вперед, срывая о камни ногти, пока не сообразила, что от наступившей тишины звенит в ушах, а вокруг царит темень непроглядная.
Промозглая стынь леденит тело, но так даже лучше — ощущая холод, понимаешь, что ещё жива. Жива, несмотря ни на что… Только не спать… Не спать… Не…
— А где Баба-яга? — спохватился котофей, смекнувший, что уже давно не слышит за спиной надсадного хрипа ведьмы.
— Как где? Разве она не с тобой? — Птах круто развернулся и, протиснувшись мимо кота, перекрывшего проход, кинулся обратно.
— Опять я виноват, — кот навострил уши, но его чуткий слух улавливал только цоканье копыт бесенка, затихающее вдали. Баюн кинулся вслед за ним. Не хватало ещё и им растеряться! Несколькими прыжками он догнал медленно бредущего Птаха: — А ты не торопишься…
— Баюн, помнишь, сколько раз мы сворачивали? Нет? Я тоже, не до этого было… Это уже не подземелье под замком, самородный лабиринт. Мы видим в темноте, она — нет.
— Ну, у нее сила есть, — котофей был настроен оптимистично. Сам факт, что зАмок остался позади, радовал его несказанно. — Не пропадет… — Птах промолчал. — Пусти меня вперед, толку от тебя под землей никакого.
Повороты, развилки… как же далеко они ушли… знакомый запах… страх… боль…
— Нам сюда, — Баюн уверенно нырнул в узкую щель.
— Да ну, — засомневался бесенок, — она здесь не пролезла бы.
— Протиснулась, однако… В кровь ободралась, но пролезла.
— Но она хоть жива?
— Живее нас с тобой… — усмехнулся кот. — С ней даже Кащей не сладил… — Восторженный крик Птаха, убежавшего вперед, заглушил его слова. — Нашлась, куда она от нас
