оскорбленной невинности.
— Ищите, найдете — ваше будет.
Стоящие на подъемнике в уютном гараже готовые к покраске «жигули» с заклеенными стеклами, говорили сами за себя.
— Пригнал знакомый, попросил перекрасить. Не нравится цвет, мутит, говорит, от красного.
Старик говорил издевательски спокойным тоном.
— Познакомился с клиентом на базаре, он там семечками торгует. Васей зовут. Фамилия вроде Петров. А паспорт я не спрашивал. Я — не вы, людям на слово верю.
— Не ломайте комедию, машины краденые, не усугубляйте свою вину.
— А ты меня, мил человек, не пугай. Стар я, чтобы бояться. Мало ли что можно на человека наговорить, если и было что — пущай сам отвечает, я с ним машину красть не бегал.
Старик уселся во дворе на лавке, закурил. Его спокойствие объяснялось тем, что для изменения облика краденых машин он пользовался обычным слесарным инструментом. По-другому вел себя белобрысый курчавый парень в промасленном комбинезоне. Доброе открытое лицо, руки с въевшимся в кожу машинным маслом. Обыск в доме длился уже второй час, когда парень попросился во двор. Проходя мимо сидящего старика, он смотрел на него, как загипнотизированный. Хотел было что-то спросить, но старик опередил:
— Смотри, Петре..
Уточнять не требовалось. Оба, видно, отлично понимали, что имеется в виду.
Следователь Ермаков специализировался по автотранспортным делам и хорошо знал, что именно нужно искать. Но поддельные номера кузовов и агрегатов, фальшивые документы и прочая криминальная атрибутика отсутствовали начисто. Очевидно все это изготовлялось и хранилось в другом месте. Старик — кремень, его без улик не возьмешь. Вот паренек — другое дело. Вряд ли этот мастеровой успел себя запятнать тяжкими грехами. Ермаков вернулся в комнату, сел рядом с Петром.
— Меня зовут Николай Петрович Ермаков. А вас?
— Петро Панченко.
— Давай, Петро, я тебе обрисую ситуацию. То, что здесь работали с крадеными машинами, знаем мы оба. И доказать это — вопрос времени. Подумай сам, сколько человек в вашей преступной цепочке: угонщики, покупатели краденных машин, изготовители фальшивых документов… Да разве только они!.. Честно говоря, не понимаю твоего хозяина: характер ваших отношений ясен. Он пойман с поличным, человек он неглупый, сознает, что срок неизбежен. Дом и гараж мы осмотрели, если надо — весь двор перекопаем и асфальт вскроем. Все, что нужно — найдем. А искать мы умеем. Поэтому, Петро, пока не поздно — говори, не запирайся, не выгораживай тех, кому уже ничего не поможет.
— А кому тюрьма мила? Только вы не думайте, что мы такие уж преступники. Я работал, а во все остальное не вникал. Бросать давно надо было, еще после первой машины, да разве с этими гадами развяжешься! Я давно хотел уйти, но жалко Федора Романовича, его жулье тогда со свету сведет. Попробуй, откажи сделать машину!
— И покупать угнанные машины вас тоже заставляли?
— Но я ведь не угонял!
— Не будь таких мастеров, угонять машины не было бы смысла. Но дело не в этом: будете говорить чистосердечно — это вам зачтется.
— Я сразу понял, зачем вы пришли. Скажите своим — пусть копают под эстакадой. Рыть придется долго, так что успеете выслушать меня. Эту «восьмерку» я не забуду по гроб жизни. Как не купить за три тысячи тачку, в которой один магнитофон полторы стоит? Вы уже знаете, кто тут голова. Я — пешка, меня Федор Романович приютил, работу дал. Зачем я буду плевать против ветра?
Утром взялись за машину, как раз другой работы не было. Вы не думайте, в основном мы просто занимались ремонтом. Перед подъемником стали осматривать машину. Багажник заперт, а ключ только от зажигания. Для деда это не проблема. Открываем — в багажнике труп. Вот, думаю, и конец всему — в мокрое дело влез. Я говорю Федору Романовичу, можете у него спросить: давай оттарабаним эту тачку в милицию.
Он как зыкнет: «Как же, дадут вместо пятнадцати четырнадцать. Зачем им искать убийц, если есть готовые. Забыл, кто ты такой, чем занимаешься? Какая тебе вера?!»
Тогда, говорю — отгоним на улицу машину вместе с багажом и бросим. А он: «Ты вообще очумел? Увидит кто, номер запомнит. Машина наверняка в розыске. Да и кто поведет? Я еще не сбрендил, чтоб с мертвяком на краденой машине без документов по Москве разъезжать. Ты, если хочешь, бери тачку и езжай.
Ну, вот. Чего еще рассказывать? Под эстакадой кусок земли не заасфальтирован, чтоб масло в землю просачивалось когда меняем, не стояло лужами. Там его и это… похоронили. Масла там столько, что вы своим миноискателем сроду бы не учуяли. Все, не хочу жить с камнем на сердце.
— А машину куда дели?
— Этого я не знаю, это не ко мне. Я что — гайки кручу, а вся бухгалтерия — у Федора Романовича. Что в синий перламутровый перекрасили — так это я добровольно показываю. А номера нового не знаю. Когда покупатель с новым номером приходил, меня всегда Федор Романович в задней комнате запирал. Чтобы не подсмотрел, значит.
— Старый номер хоть запомнили?
— Скажете! Говорю же вам, что до смерти это «зубило» не забуду. Девятнадцать — сорок четыре.
— Эту машину МУР неделю ищет, а вы тут совмещаете похоронное бюро с автоцентром…
И вот из промасленной земли показался скрюченный труп. Обеими руками он прижимал к себе шило, пробившее сердце. Экспертиза установила: в момент гибели Бритвин находился в состоянии сильного наркотического опьянения.
Единственный кандидат на роль убийцы Лемешко, оказывается, отсутствовал по весьма уважительной причине. Таким образом, получалось, что он с неизвестным высокого роста сбросил мешок с трупом в реку, промчался по улицам в поисках удобного места, влез в багажник и покончил там с собой, оставив своему напарнику полмиллиона в качестве гонорара.
…Сикачу не хотелось тревожить Давыдова, хотя тот заведомо что-то скрывал. Прослушивание с санкции прокурора телефонных переговоров и перлюстрация его корреспонденции плодов не приносили. Давид Львович писем не писал, а на телефонные звонки отвечал кратко и односложно. Но, как говорится, отрицательный результат — тоже результат. Добрынин и Бреславец настаивали на аресте Давыдова, но Сикач медлил. Учитывая, что сам Давыдов не мог принимать участия в убийстве, оставалось ждать, пока он выведет на след настоящих убийц. В частности, того, кто сбросил вместе с одурманенным наркотиками Бритвиным тело Лемешко в Москва-реку, а потом скрылся, прикончив сообщника. Как в руки преступников попал Лемешко? Куда делся портфель с деньгами?
Сикач понимал, что стоит получить ответ на один вопрос, как прояснятся и остальные. Единственное, что можно было предъявить Давыдову — это сокрытие того факта, что Бритвин приезжал к нему. Но Давыдов может просто все отрицать, ведь следствие опирается только на показания Прошкина.
Допрос тех же лиц по обстоятельствам нового убийства ясности не прибавил. Колокольникова, похудевшая и подурневшая, затравленно смотрела на следователя и твердила одно: «Всех нас настигнет смерть!» Прошкин и Гриценко, наоборот, на тюремном режиме выглядели посвежевшими. Но и они в один голос повторяли: «Это пошла раскрутка за большие деньги, никто теперь никуда не денется…»
Сикач сидел в кабинете, жевал черный хлеб, запивая его кефиром. Язва снова дала себя знать. Кроме того, мучила изжога. Было поздно, около половины второго. За окном стихал гул огромного города. Проспект за окном погрузился в почти полную тьму — выключили ночное освещение.
В кабинете Сикача тоже было почти темно, горела только маленькая настольная лампа. Сикач тупо уставился в пустой стакан из-под кефира. В подсознании шевелилось что-то мучительно важное, какое-то имя. Но как Сикач не напрягал мозг, вспомнить не мог.
Капитан спустился на улицу. Шел, вслушиваясь в тишину, изредка нарушаемую отдаленным визгом трамваев, смотрел на багровые отсветы неба. И внезапно, словно поскользнувшись на ровном месте, он на секунду потерял равновесие: Парамон! Вот оно! Парамон!
Сикач вспомнил слова Цеханского: «А скоро должен Парамон освободиться, Давид ему деньги
