бизонов. И право жить и охотиться, как их предки. – Я слышала, что уже чуть ли не кричу. – Наверное, им не нужна милостыня из рук их врагов. Наверное, им просто хочется, чтобы к ним относились как к разумным человеческим существам, которые сами в состоянии позаботиться о себе.
Поскольку я никогда не принимала участия в беседах об индейцах и никогда не выражала свое мнение на их счет, мой выпад захватил дам врасплох. Наверное, миссис Кроуфорд меньше удивилась бы, если бы я вдруг принялась снимать платье, а потом улеглась голая на ее стол.
– Разумные существа! – воскликнула она. – Миссис Бердин, вы понимаете, что говорите?
– Конечно, – стараясь умерить свой пыл, ответила я. – Ведь мне пришлось прожить с шайенами почти два года.
Я сразу же пожалела, что открыла рот. Пять пар глаз рассматривали меня в упор, и я чувствовала себя как муха под микроскопом.
– Ну конечно, я забыла, – с приторной любезностью произнесла Маргарет Кроуфорд. – Расскажите же нам, дорогая, каково это – жить с дикарями.
– Не знаю, – не поддалась я на ее уловку. – Я не жила с дикарями. Я жила среди шайенов и считаю их очень приятными людьми, не хуже других.
– Да нет, дорогая. Всем известно, что индейцы совершенно не знают цивилизации. Они – обыкновенные варвары без чести и без совести.
– Еще чего! – не на шутку возмутилась я. – Вы считаете резню цивилизованной акцией? А как насчет Чивингтона? Он тоже вел себя как цивилизованный человек, когда открыл огонь по беззащитным женщинам и детям? И если мы, белые, такие честные, то почему не соблюдаем собственноручно подписанные договоры?
В гостиной воцарилась неловкая тишина. Миссис Кроуфорд побагровела, причем, естественно, не от смущения, а от того, что жена младшего офицера посмела возразить ей, да еще чуть ли не кричала на нее. Я знала, что совершила непростительный проступок, и, прежде чем дамы опомнились, промямлила что-то и отправилась домой.
В тот же день Джошуа получил нагоняй от полковника Кроуфорда, а я – от Джошуа. С горящими глазами мой муж напомнил мне, что я больше не скво, а жена солдата и не должна об этом забывать. Более того, он совершенно недвусмысленно запретил мне в дальнейшем защищать индейцев от нападок, с кем бы я ни говорила. И еще я должна была в тот же день извиниться перед женой полковника за учиненный в ее доме скандал и на будущее крепко запомнить, что мне не приходилось видеть ни одного индейца, не то что жить с ними.
Запомнить? Что ж, я всегда буду помнить. Даже если проживу сто лет. С Тенью мне было нелегко, но я готова была вновь испытать холод и голод, лишь бы хоть раз оказаться в его объятиях.
Тень! Моя жизнь! Мое сердце! Тень, любовь моя! Где ты теперь? Ты нужен мне больше, чем когда бы то ни было прежде.
ГЛАВА 20
Наступило лето, и с ним пришла нестерпимая тоска по родным местам. Лежа поздно ночью на своей подстилке, Два Летящих Ястреба мечтал о доме и о свободе. Ему до смерти хотелось увидеть зеленые просторы и стада бизонов, дружелюбных индейцев и пегих лошадок. Он словно наяву слышал шум бегущей в реках воды и шепот ветра в прерии и видел великолепные водопады в горах. Во рту у него сразу собиралась слюна, стоило ему подумать о мясе бизона. Но самое главное, он мечтал о мести. Ночь за ночью он мысленно убивал троих мужчин, державших его на привязи.
И всегда, во сне и наяву, он видел Анну. Он помнил ее веселый смех, когда они лежали в высокой траве на берегу реки. Он помнил ее ласковую улыбку, сладость ее губ и приятный чистый запах, какого больше ни у кого не было. Еще он помнил, что она прошла вместе с ним дорогами войны и ни разу не пожаловалась на трудности. Она переносила голод, жажду, холод не хуже любого воина. Она ухаживала за ранеными, утешала умирающих и оплакивала мертвых. Ни одна женщина его племени не могла бы сделать больше. Он вновь видел ее в пору ранней юности и взрослой женщиной с большим животом, в котором она носила их сына. Он вспоминал, как она прижималась к нему своим золотистым телом, и ярость охватывала его, стоило ему подумать, что она лежит сейчас в объятиях другого мужчины. Его ненависть к Клайду Стюарту, Барни Макколлу и Руди не шла ни в какое сравнение с его ненавистью к Джошуа Бердину.
День шел за днем. Это были долгие, похожие друг на друга дни одинокого человека. И ночи тоже были длинными, тем более что заполнить их он мог только своими невеселыми мыслями. И каждый раз кончалось тем, что ему было страшно подумать еще об одном дне в неволе.
Шли недели, и он становился все более нетерпелив. Пять раз за пять дней он пробовал сбежать. И пять раз у него ничего не вышло. На шестой день, когда какой-то дурак провел желтой краской по его лицу, ярость обожгла его огнем. С боевым кличем шайенов на устах он оттолкнул остолбеневшего парня и бросился на Стюарта. Едва он железной хваткой вцепился высокому блондину в глотку, как в шатре начался настоящий ад. Руди с невероятной для него быстротой выскочил из-за кулис на сцену и заставил Двух Летящих Ястребов разжать пальцы, пока Барни Макколл успокаивал разволновавшуюся публику.
С тех пор индейцу связывали руки за спиной перед первым представлением и развязывали только после последнего. И все-таки он не сдавался, причиняя Стюарту и его дружкам множество неприятностей. Короче говоря, борьба шла не на жизнь, а на смерть. Или он получит свободу и предоставит белым найти себе другой способ зарабатывать деньги, или умрет. Захваченный мечтой о свободе, он знал, что добьется своего, как бы его ни сторожили. А если не добьется, то все равно покончит со своим недостойным существованием невольника.
В то лето Хансен со своим шоу совершал турне по Пенсильвании и Виргинии. В каждом городе они раскидывали свои шатры и народ съезжался к ним издалека посмотреть.
Больше всего людей привлекал Клайд Стюарт и его индеец. На Востоке, естественно, тоже были индейцы, но их уже давно покорили и выселили из родных мест в резервации, где они вымирали, забытые своими мучителями.
На сцене же перед ними представал настоящий живой шайен, воин, который принимал участие в победе над Кастером. Сколько волнений можно было пережить, глядя на человека, стоявшего всего в нескольких футах! Живая история!
А для Двух Летящих Ястребов это был нескончаемый кошмар. Иногда ему казалось, что белые со всего мира таращат на него любопытные глаза, в которых можно прочитать все, кроме уважения человека к человеку. Приходили посмотреть на него люди, говорившие со смешными ошибками. Приходили желтые и черные. Он видел женщин, одетых по-простецки, и видел разряженных модниц в шелковых платьях и шляпах с перьями. Кто бы они ни были и какие бы они ни были, они не видели в нем равного себе разумного существа.
В августе Хансен сделал перерыв на три недели. Они как раз были в Филадельфии, и Стюарт не мог решить, что ему делать с Двумя Летящими Ястребами. Они были не в стоянии как следует сторожить его в отеле, да и нянчиться с ним в свободное время Стюарту тоже было не по душе. В конце концов, на свете существовали салуны и проститутки, зазывавшие его на каждом углу, и Стюарт твердо решил не упустить своего.
Он шел по улице, изо всех сил ища выхода из сложившейся ситуации, и вдруг увидел тюрьму. Она была совсем маленькой, с задней стеной из камня, а с правого и левого боков из металлических решеток. Двери тоже были железные, надежные.
Местный страж закона мгновенно вошел в положение Стюарта и согласился взять в тюрьму индейца. Стюарт довольно улыбнулся. Еще неразрешимая несколько минут назад проблема перестала существовать вовсе.
Два Летящих Ястреба вздрогнул всем телом, когда за ним захлопнулась дверь. В камере не было ничего похожего на мебель. Цементный пол. Железный потолок. И всего три шага от одной стены до другой.
Это были самые длинные три недели в его жизни. В камере он не имел никакой возможности уединиться даже на мгновение. Люди приходили посмотреть на него и днем и ночью. Иногда он просыпался рано утром, а на него уже со смешками глазели мальчишки.
По вечерам собирались в основном подвыпившие мужчины, которые с видом превосходства издевались над ним, рассказывая, что бы они с ним сделали, если бы он попался им в руки.
Иногда мимо проходили женщины. Они останавливались в отдалении и разговаривали между собой,
