Поющая кровь

произнося эти слова, она не отрывала глаз от его обнаженного тела. Ей пришлось заставить себя отвернуться, она почуяла опасность в этом нечаянном сходстве. Стужа отошла еще дальше и сняла с веток вещи, которые повесила сушить раньше. Одежда так и не высохла, но она все равно натянула на себя тунику, стараясь не подавать виду, что ей неприятно ее прикосновение, холодное и мокрое.

Терлик посидел немного, затем потянулся за своей одеждой. Он быстро оделся и прикончил последний кусок сыра, пока она воевала с мокрым сапогом.

— Наверное, надо было оставить хоть что-нибудь про запас, — сказал он, дожевывая последний кусочек и облизывая пальцы. — Да только слишком вкусно все было.

Она ничего не сказала. В самом деле, они так набросились на еду, как будто несколько дней голодали, без единой мысли о завтрашнем дне. Что ж, жалеть об этом слишком поздно, зато в животе теперь приятное чувство сытости. Правда, одежда приятных чувств не вызывала, и она сердилась на Терлика за его дурацкую шутку.

— Помоги же мне с этим проклятым сапогом, — позвала его она, с трудом удерживая равновесие на одной ноге, пытаясь втиснуть другую ногу в сырую кожу. Исподтишка она следила за ним — клюнет он на ее просьбу или нет.

Конечно же, он клюнул. И когда он наклонился, чтобы протолкнуть ее пятку, она положила обе руки ему на плечи и пихнула его изо всех сил. Он плюхнулся в воду с такой силой, что ей сразу же стало легче. А при виде того, как он вынырнул, весь в иле, отфыркиваясь, стало совсем хорошо.

Стужа сложила руки на груди и довольно улыбнулась.

Терлик, пошатываясь, выбрался на берег, утирая лицо, поросшее бородой. Сапоги, колени, зад — все было в иле. Мокрая одежда облепила тело.

— Все же есть в тебе, женщина, некоторая подлость, — с серьезным видом заявил он.

Она быстренько попятилась от него, взялась за поводья и села верхом на Ашура.

— Я бы назвала это шаловливостью. — Она сверкнула белозубой улыбкой во весь рот. — Увидимся на том берегу. — Она направила Ашура мимо него — в реку.

— Что ж, если мне суждено ехать в мокрой одежде, то по крайней мере меня утешит мысль, что я не один, — крикнул он ей вслед.

Это ты так думаешь, — посмеялась она про себя, переправляясь через реку. Высушить одежду ей ничего не стоит, еще в башне Кела она испробовала свои магические способности в этом деле. Втайне от своего друга она так и поступила. Он ведь первым бросил ее в реку, она лишь отплатила ему тем же. Так что он заслужил свою долю ехать в мокром, а она не собирается из-за него страдать.

Она подождала, пока Терлик сядет на лошадь, переберется через реку и подъедет к ней. Выражение его лица, с которым он пытался приспособиться в седле, доставило ей удовольствие, но она спрятала улыбку, напротив, прикрыла глаза и прислушалась к аккорду, еле слышно прозвучавшему в самом затаенном уголке души. Это значит — Кел проходил здесь.

Знать, что они идут по его следам, — вот и все, что ей нужно сейчас, и она не стала впускать музыку в сердце. Она не будет больше думать сегодня о сыне. Не хочется омрачать такой ясный день, у нее для этого слишком хорошее настроение.

Эта музыка не подходит, — решила она. — Спою-ка я лучше.

Ее голос разнесся по лесу. Она начала с песен, что пела в своей кухне. Когда кончились эти песни — стала вспоминать другие. Песни сражений и путешествий, непристойные песни и грустные, жалобные песни и песни любви — она исполняла их одну за другой. Жаль, конечно, нет у нее инструмента для сопровождения, но это не важно, как здорово просто раскрыть свою душу и петь!

— Сколько же в тебе талантов, — отметил Терлик в перерыве между песнями.

Она отвечала высокомерно, притворно закатывая глаза:

— Ты еще не видел, как я рисую. — И она состроила еще более надменное лицо.

Он приподнял бровь:

— Музыка и живопись?

У него был такой удивленный вид, что ей стало смешно.

— И вышивание, и кулинария, и еще — языки. Ты забыл, что я — дочь знатного человека и получила подобающее воспитание. — Она закусила губу и добавила, уже не так уверенно: — Конечно, я еще много чему научилась у своей матери — такому, о чем тебе вряд ли захочется знать.

И тут же пожалела о своих словах. Воспоминания нахлынули с неодолимой силой, и другое настроение овладело ею, угнетая душу. Все прежние боли и страдания обрушились на нее. Призраки, которых она, казалось, давным-давно изгнала из своей жизни, вдруг снова напомнили о себе, а старые печали опять стали терзать ее сердце.

Она спела еще одну песню, желая разогнать дурные мысли, но на этот раз музыка уже не радовала, и она замолчала, не допев куплет до конца.

Терлик подъехал к ней и дотронулся до ее руки. Пальцы их переплелись, и она крепко держалась за него, ища в нем надежду и опору.

Вот уже много лет эти воспоминания не тревожили ее. Она заставила свое чувство вины оставить ее в покое, во всяком случае она так думала. Почему же сейчас! — размышляла она. Ее прошлое внезапно нависло над ней, как черная туча. Стужа посмотрела наверх, сквозь ветви деревьев, чтобы убедиться, что на самом деле в небе по-прежнему сияет солнце.

Ответ надо искать вокруг. Это ее земля, сама Эсгария, дает о себе знать. Ей известно все о преступлениях Стужи, и она призывает ее к ответу. Конечно, она может ненадолго забыться в объятиях Терлика, во время веселых пикников или даже распевая песни. Но эта земля никуда не девается — она ждет. Сам дух Эсгарии осуждает Стужу, и никакие ее волшебные силы не способны заглушить этот голос.

Остаток дня она ехала молча, бдительно оглядывая каждое дерево в лесу, настороженно оборачиваясь на малейший звук — будь то шелест падающего листа, хруст сломанной ветки или шорох в траве.

Они двигались верхом, пока солнце не покинуло небосвод. В наступивших сумерках стали устраиваться на ночлег. Терлик набрал щепок для костра, а Стужа поискала ветки и сучья, чтобы было чем поддерживать огонь до утра. Никто не вспоминал о еде. Они расстелили плащи поближе к огню и легли на них, используя седла вместо подушек. Он прижался к ней, обхватив ее за талию. Почти сразу же его дыхание стало ровным, и он уснул.

Стужа вздохнула и постаралась успокоиться. Теплая кожа Терлика согревала, и она с облегчением поняла, что ему от нее ничего не надо, кроме как просто лежать рядом. Сама же она смотрела на огонь. Слушала, как бьется сердце роларотанина и как вторит ему ее собственное сердце. Постепенно эти звуки убаюкали ее.

И тогда ей стали сниться сны! Сладкие и тревожные. Она с наслаждением перекатывается в объятиях Кимона. Или это руки Терлика? Потом ее нагое тело покрывается доспехами. Кимон — или Терлик — исчезает, вместо него появляется Кел со своими наемниками. Она размахивает мечом, нанося удары и убивая всех, пока не оказывается по колено в море из мертвых тел.

Но у всех трупов одно и то же лицо — ее брата!

Затем оно тает, и она видит знакомые лица мужчин и женщин — завсегдатаев ее таверны. Она кружится в танце перед ними, и они бросают монеты. Но монеты в воздухе превращаются в светлячков, которые жалят и обжигают ее. Она бежит, спотыкаясь и путаясь в юбках, пока не оказывается у реки, ныряет в нее, но когда ноги отрываются от берега, она видит свое отражение в залитой лунным светом воде.

Невероятно, но отражение протягивает руки, чтобы обнять ее. Но ведь это совсем не она! Существо, глядящее на нее из воды, обладает лицом ее матери, и оно смеется над ней! Руки существа смыкаются на ее шее и тянут вниз, в мрачные глубины. Она сопротивляется, задыхаясь, глотая воду, и бьет кулаками по глумливому лицу, а оно все смеется и смеется…

Стужа резко села, охваченная внезапной тревогой, вся в поту. Пусть это и был ночной кошмар, но она поняла — сон связан с реальностью. И смех, который она слышала, вовсе не смех. Только Ашур мог