Если не следить за уакари, они через несколько дней или недель впадают в апатию, отказываются от пищи и умирают. Многие гибнут от болезни, судя по симптомам, от воспаления легких. Одна уакари, которую я держал у себя дома, умерла от этого заболевания, прожив у меня около трех недель. Она очень скоро потеряла аппетит, хотя держал я ее на открытой веранде; шерсть ее, некогда длинная, гладкая и блестящая, стала какой-то грязной и косматой, как у выставленных в музеях образцов, а ярко-алый цвет ее лица потускнел. Когда животное здорово, цвет этот окрашивает все лицо до самых корней волос на лбу и висках, а внизу — до шеи, в том числе и отвислые щеки, спускающиеся ниже челюстей. Когда смотришь на животное с некоторого расстояния, кажется, будто кто-то наложил на лицо его толстый слой красной краски. Скоро моей обезьяне пришел конец: последние сутки она лежала без сил, учащенно дышала, и грудь ее тяжко вздымалась; цвет лица постепенно бледнел, но, даже когда она испустила дух, все еще оставался красным. Поскольку цвет этот не исчез полностью по истечении двух-трех часов после наступления смерти, я рассудил, что он обусловлен не только кровью, но отчасти и каким-то пигментом под кожей, сохраняющим долго свой цвет после того, как кровообращение прекратилось.
Немало насмотревшись на угрюмый нрав уакари, я был крайне удивлен, встретив в доме одного знакомого весьма бесцеремонную обезьяну этого вида. Когда я сел на стул, она выбежала из внутренней комнаты, вскарабкалась по моим ногам и приютилась на коленях, а затем, устроившись поудобнее, обернулась и взглянула на меня с обычным обезьяньим оскалом. Это было молодое животное; обезьяну поймали, когда мать ее была подбита отравленной стрелой; зубы у нее появились еще не все, а лицо было бледное и в крапинках, так как пылающий алый тон приходит только со зрелым возрастом; на бровях и губах росло немного длинных черных волос. Игривое существо росло в доме с детьми, бегало где угодно и ело вместе с остальными домочадцами. Лишь немногих животных не удается приручить бразильцам в этих селениях. Я видел даже, как молодые ягуары свободно бегали возле дома, и с ними обращались, как с домашними животными. Но животные, которые бывали у меня, редко привыкали, как бы долго ни оставались в моем распоряжении, — обстоятельство, вызванное, без сомнения, тем, что я всегда держал их в неволе.
Уакари — один из многочисленных видов животных, которых бразильцы называют моргал, т.е. хрупкого сложения, в отличие от дуру, т.е. крепких. Большая часть этих обезьян, отправляемых из Эги, погибает, не добравшись до Пара, и едва ли одна из дюжины попадает живой в Рио-де-Жанейро. Трудность, с какой они приспособляются к измененным условиям, имеет, вероятно, какую-то связь с очень малой областью распространения или ограниченностью местообитания животного в естественном его состоянии: его родина — область болотистых лесов, занимающая около 60 квадратных миль, хотя, быть может, только с южной стороны существует постоянно действующий барьер, препятствующий их расселению по гораздо большему пространству. Когда в 1858 г. я плыл вниз по реке на большой шхуне, у нас была с собой ручная взрослая уакари, которую пускали бегать по судну. Когда мы достигли устья Риу-Негру, нам пришлось задержаться на четыре дня, пока таможенные чиновники в Барре, за 10 миль, выправляли паспорта для нашей команды, и все это время шхуна стояла у самого берега, привязанная за бушприт к деревьям. И вот однажды утром краснолицая обезьяна убежала в лес. На поиски послали двух человек, но они вернулись через несколько часов, так и не найдя беглянки. Мы уже считали, что обезьяна пропала, но на следующий день она появилась на опушке леса и спокойно сошла по бушприту на свое обычное место на палубе. Она, очевидно, нашла лес Риу-Негру весьма мало похожим на леса дельты Япура и предпочла неволю свободе в столь не подходящем для нее месте.
Обезьяна парауаку. Другая эгская обезьяна, близко родственная уакари, — парауаку (Pitheciahirsuta), смирное безобидное создание с длинной медвежьей шерстью из грубых пятнисто-серых волос. Шерсть нависает над головой, наполовину скрывая приятное крохотное личико, и одевает до самого конца хвост, который достигает 18 дюймов, превышая длиной туловище. Парауаку встречается на материковых землях северного берега Солимоинса от Тунантинса до Перу. Она водится также к югу от реки, а именно на берегах Тефе, но форма там иная, несколько отличающаяся окраской. Эту форму д-р Грей описал, как особый вид, под названием Pithecia albicans. Парауаку — тоже очень нежное создание, редко выживающее даже несколько недель в неволе; но те, кому удается продержать ее живой месяц- другой, приобретают самого милого домашнего зверька. Один из экземпляров Pithecia albicans, хранящийся ныне в Британском музее, принадлежал при жизни одному молодому французу, моему соседу в Эге. За несколько недель эта обезьянка стала до того ручной, что следовала за хозяином по улицам, как собака. Мой друг был портной, и зверек имел обыкновение большую часть дня сидеть у него на плече, пока он трудился за своим столом. Тем не менее она враждебно относилась к посторонним и не поддерживала добрых отношений ни с кем из семьи моего друга, кроме его самого. Я не видел ни одной обезьяны, которая обнаруживала бы такую сильную привязанность к одному человеку, как это кроткое, смирное, молчаливое созданьице. Энергичные и страстные капуцины занимают, по-видимому, первое место среди южноамериканских обезьян по смышлености и восприимчивости, а у коаита, должно быть, самый кроткий и податливый нрав; но парауаку — пусть это мрачное, неприветливое животное — превосходит всех способностью привязываться к отдельным представителям человеческого рода. Она не лишена, однако, ни смышлености, ни хороших нравственных качеств; это доказала однажды своим поведением наша маленькая любимица. Мой сосед ушел утром из дому; заметив отсутствие друга и заключив, что он, наверно, у меня, так как они имели обыкновение ежедневно заходить вдвоем ко мне, обезьянка направилась к моему жилищу напрямик по садам, деревьям и зарослям, а не вокруг, по улице. Прежде она никогда так не поступала, и об этом пути ее мы узнали только от соседа, наблюдавшего за ее передвижением. Добравшись до моего дома и не найдя своего хозяина, она вскарабкалась ко мне на стол и села в ожидании с выражением смиренной покорности. Вскоре вошел мой друг, и обрадованная обезьяна вскочила к нему на плечо — на обычное свое место[43].
Ночные обезьяны. Третий интересный род обезьян, встречающийся близ Эги, — Nyctipithecus, или ночные обезьяны, называемые индейцами эй-а. Я обнаружил два вида их, близко родственные между собой; тем не менее они совершенно различны, поскольку живут в одних и тех же лесах, не сливаясь и не скрещиваясь между собой. Весь день напролет они спят в дуплах деревьев и выходят охотиться на насекомых и есть плоды только по ночам. Размер их невелик: длина туловища около фута, хвоста — 14 дюймов; они густо одеты мягким коричневым мехом, как у кролика. Физиономией они напоминают сову или тигровую кошку: лицо круглое и окружено кольцом белесой шерсти; мордочка совсем не выдается вперед; рот и подбородок малы; уши очень коротки и едва виднеются над шерстью на голове; глаза большие, желтоватого цвета, с немигающим взглядом ночного хищника. Белесый лоб украшен тремя черными полосками, которые у одного вида (Nyctipithecus trivirgatus) тянутся до макушки, а у другого (N. felinus) сходятся на верху лба. N. trivirgatus был описан впервые Гумбольдтом, который открыл его на берегах Касикьяре, около истоков Риу-Негру.
Я держал в течение многих месяцев ручного N. trivirgatus, которого подарил мне детенышем компадри-индеец от имени моего крестного сына сразу же после крещения. Днем обезьяны эти просыпаются от малейшего шума, и, когда человек проходит мимо дерева, на котором они спрятались, его пугает внезапное появление нескольких полосатых мордочек, заполнивших отверстие дупла в стволе. При таких обстоятельствах мой компадри открыл целую колонию и взял оттуда обезьяну, которую отдал мне. Мне пришлось держать обезьяну на цепочке, и потому она так и не освоилась вполне. Впрочем, однажды я видел ручную обезьяну другого вида (N. felinus), такую же живую и проворную, как капуцины, но менее шаловливую и более доверчивую — она с восторгом принимала ласки всякого, кто заходил в дом. Правда, хозяин обезьяны, муниципальный судья в Эге д-р Карлус Мариана, в течение многих недель обращался с ней с чрезвычайной добротой, позволяя спать с ним в одном гамаке ночью и прятаться у него за пазухой в то время дня, когда он читал лежа. Все очень любили ее за опрятность, привлекательную внешность и манеры. Свою ручную обезьяну я держал в ящике, куда поставил стеклянную банку с широким горлом. Когда кто-нибудь входил в комнату, обезьяна кидалась в банку вниз головой, там переворачивалась и через мгновение высовывала свое любопытное личико, чтобы разглядеть пришельца.
