очень высокой научной наградой. Правда, точно такую же медаль тогда вручили немцу Лотару Мейеру, из-за чего Менделеев отказался ехать на церемонию вручения. Зато в дальнейшем русский ученый будет удостоен практически всех научных почестей, которые могла воздать иностранцу английская наука. Ему будут вручены Фарадеевская медаль и медаль Копли. К концу жизни он будет обладать званием почетного доктора четырех английских университетов и членом (в большинстве случаев почетным) десяти научных обществ, академий и институтов. Его учебник «Основы химии» выдержит в Англии целых три издания. Надо учесть, что весь этот поток научных званий не имел ничего общего с валом наград, обрушившимся на Менделеева в России после того, как он был забаллотирован на выборах в Академию наук. Англичане руководствовались исключительно конкретным вкладом русского коллеги в мировую науку.
Уже первая поездка Дмитрия Ивановича на Британские острова позволила ему почувствовать симпатии англичан. По настоянию эдинбургского профессора химии и фармации Александра Крум-Брауна он поселился в его доме, где с удовольствием проводил время в обществе хозяина и других его знаменитых гостей — Эдуарда Франкланда, Германа Гельмгольца и Джорджа Габриеля Стокса. В ходе юбилейных мероприятий состоялось вручение Менделееву диплома и мантии доктора права Эдинбургского университета. Это была его первая мантия английского университета, и, как могли убедиться все присутствующие, она Менделееву очень шла. Недаром И. Е. Репин вскоре после возвращения друга написал его портрет в этом великолепном одеянии.
Несмотря на душевный кризис 1880-х годов, этот период в деятельности Менделеева можно назвать «классическим», поскольку он дал возможность для одновременной реализации его научных, технологических и экономических интересов. С точки зрения «чистой» науки он с предельной яркостью выразил себя в исследовании растворов. В основе же учения о заводской промышленности лежал его давний, негаснущий интерес к русской нефтяной отрасли. В середине и особенно к концу семидесятых годов XIX века идеи и расчеты Дмитрия Ивановича, сделанные еще в 1863 году, начали находить понимание у крупных нефтепромышленников. Братья Нобели не только открыли в Баку большой, по последнему слову техники оборудованный завод, но и соединили его нефтепроводом с промыслами и морским побережьем. Л. Э. Нобель уже сам писал о необходимости перекачки нефти и ее продуктов по трубопроводам, соглашался с необходимостью транспортировки ее специальными вагонами и судами, ратовал за строительство безопасных нефтехранилищ. Нефтяные заводчики Рагозин, Тер-Акопов, Губонин, Ропс, Шибаев наперегонки работали с нефтяными отходами, добывая из них шедшие на экспорт осветительные, смазочные, ароматические масла и прочие продукты. Если в 1881 году за границу было вывезено 580 тысяч пудов таких масел, то к концу восьмидесятых этот объем вырос почти десятикратно. В 1887 году Россия перестала ввозить американский керосин и начала массированные поставки собственного керосина за рубеж.
Сбылась мечта Менделеева, которой он отдал столько сил. Тем не менее, несмотря на все успехи, русская нефтяная промышленность неуклонно сползала в кризис перепроизводства. Очевидные выгоды цивилизованной добычи, транспортировки и переработки, которые отстаивал Дмитрий Иванович, просто не доходили до ушей большинства тех, кого теперь принято называть игроками нефтяного рынка. На Алшероне царила атмосфера невероятного, дикого рвачества, которая захватывала даже более-менее цивилизованных промышленников. Нефть добывалась единственно ради получения из нее керосина. Остальное сжигалось здесь же в огромных ямах. Хранилища были переполнены дешевой, почти даровой нефтью. Подобно неразумным, жадным детям, ворующим на бахче арбузы и выгрызающим из каждого одну только сердцевину, чтобы тут же схватить и разбить следующий, промышленники пренебрегали нефтью близкого залегания, которую нужно было выкачивать, предпочитая бурение глубоких скважин, чтобы нефть фонтаном сама шла к ним в руки. В результате 150 бакинских скважин давали в сутки столько же нефти, сколько производили 24 тысячи американских.
Внести организацию в этот процесс государство было не в состоянии; впрочем, оно даже не было способно разобраться в ситуации, не то что разработать план, включающий, скажем, такие «мелочи», как строительство маяков для обеспечения прохода нефтеналивных судов, которые тоже надо было еще конструировать и строить. А для вывоза нефти по железной дороге не было ни железных вагонов, ни сколько-нибудь обоснованных тарифов. Строительство нефтепровода Баку-Батум всячески саботировалось, поскольку крупные владельцы скважин не хотели делиться прибылью ни с владельцами трубопровода, ни с переработчиками на Черноморском побережье, тем более что трубопроводом могли воспользоваться и хозяева небольших скважин, которые были особой головной болью нефтяных магнатов. Нефтеносных участков было так много, что масса мелких владельцев, не тративших особых средств на инжиниринг и рабочую силу, стала составлять реальную конкуренцию нефтяным баронам. Тогда те выступили с инициативой обложить каждый пуд добытой сырой нефти пятнадцатикопеечным налогом, подсчитав, что их собственные потери при этом возместятся прибылью от разорения владельцев небольших участков. Именно этот налог и стал главной темой споров между заводчиками, правительством и специалистами, самым крупным из которых был Менделеев.
В 1886 году Дмитрий Иванович совершает две поездки на бакинские промыслы — и для дела, и для того, чтобы побыть рядом со старшими детьми, побаловать их. В первую поездку он взял с собой шестнадцатилетнего Володю (юноша тоже провел это время с толком — начал составлять проект поднятия уровня Азовского моря запрудой Керченского пролива), во вторую — восемнадцатилетнюю Ольгу, которой он дал возможность почувствовать себя взрослой дамой, возил на фаэтоне, покупал наряды, знакомил с интересными людьми и вообще ни в чем не отказывал. По возвращении из второй поездки Менделеев подает министру финансов Н. X. Бунге «Записку об акцизе на нефть», в которой со всей определенностью выступает против введения налога на добычу сырой нефти. Среди причин он указывает наличие множества лазеек для обмана и злоупотребления, а кроме того, пишет:
В конце концов для решения вопроса была образована особая комиссия. Мелкие промышленники, инстинктивно чувствуя в Менделееве своего защитника, просили его стать их представителем. Ученый отказался, не желая терять статус объективного эксперта, и был введен в комиссию в качестве представителя Министерства государственных имуществ. Все четыре заседания этой комиссии прошли как четыре раунда жаркой схватки между Менделеевым и его недавними (и, пожалуй, искренними) доброжелателями Нобелем и Рагозиным. Те убеждали, что незачем везти куда-то нефть на переработку, поскольку главные затраты на перегонку составляют расходы на топливо, а у нас под ногами самое дешевое топливо в мире. И вообще, зачем мудрить и тратиться на бакинскую нефть, если очевидно, что она истощается и вообще скоро иссякнет? Вы что, не знаете, что у нас сокращается количество скважин? Тут, конечно, у присутствующих сразу возникал вопрос: зачем же жечь нефть, если она истощается? Но сторонники налога, которым было что терять, не сдавались, сыпали примерами и цифрами, которые якобы свидетельствовали об их правоте. В ответ на это Менделеев привел выведенную им алгебраическую формулу, в которую втащил цену нефти, рабочих рук, транспорта, переработки и всего остального, и неопровержимо доказал, что, как бы ни менялись условия производства, налог вредно отразится на развитии промышленности и на потребителях. Отсюда вывод: вместо введения налога нужно стимулировать соревнование мелких и крупных производителей в сфере максимально полной переработки всех фракций нефти и снижения стоимости продукции и развивать транспортную инфраструктуру.
Тут-то, во время длиннейшего доклада Дмитрия Ивановича, и лопнули его дружба и сотрудничество с «капитанами» российского нефтебизнеса. Рагозин стал высмеивать Менделеева, своей формулой действительно несколько утомившего присутствующих. Расчет делался на то, что Дмитрий Иванович по обыкновению взорвется, но тот неожиданно для всех ограничился кротким замечанием. Тогда Рагозин
