сын Володя. Репин сразу же расположился где-то неподалеку со своим мольбертом. Супруге Дмитрий Иванович запретил ехать на станцию, но она его не послушалась и незаметно добралась к месту подготовки воздушного шара, где перенесла жестокие переживания и несколько нервных обмороков. Вокруг толпилась многочисленная публика, среди которой оказалось множество знакомых лиц. Все приветствовали Дмитрия Ивановича и желали ему счастливого пути. Правда, одна дама внесла сумятицу — стала упорнейшим образом настаивать, чтобы ее немедленно включили в состав экипажа, но ее удалось довольно быстро успокоить.
Стоило Менделееву и Кованько залезть в корзину, как стало понятно, что намокший шар их не поднимет. Дмитрий Иванович, недолго думая, категорично потребовал, чтобы его спутник немедленно покинул корзину. Кованько опешил — он был офицером и нес ответственность за жизнь пассажира и сохранность военного имущества, — но противиться Менделееву был не в состоянии. Некоторые свидетели пишут, что он сам вылез из корзины, другие — будто бы Дмитрий Иванович вытолкнул его силой. Никаких подробных инструкций от Кованько он также не стал выслушивать, поскольку был уверен, что аэродинамику знает лучше него и с физическими приборами, к каковым совершенно справедливо относил аэростат, также знаком не понаслышке. Тем более что до затмения оставались считаные минуты. Присутствовавший на месте событий вездесущий Владимир Алексеевич Гиляровский так описал старт Менделеева в небо: «Подходит профессор Краевич, дети профессора и знакомые. Целуются, прощаются… Начинает быстро темнеть… «Отдавай!» Шар рвануло кверху, и при криках «Ура!» он исчез в темноте. Как сейчас вижу огромную фигуру профессора, его развевающиеся волосы из-под нахлобученной шляпы… Руки подняты кверху — он разбирается в веревках… И сразу исчезает… Делается совершенно темно… Стало холодно и жутко… С некоторыми дамами делается дурно… Мужики за несколько минут перед этим смеялись: «Уж больно сильно господа хитры стали, заранее про небесную планиду знают… А никакого затмения не будет!»… Эти мужики теперь в ужасе бросились бежать почему-то к деревне… Кое-кто лег на землю… Молятся… Причитают… Особенно бабы… А вдали ревет деревенское стадо. Вороны каркают тревожно и носятся низко над полем… Жутко и холодно».
Между тем исчезнувшему за тучами Менделееву казалось, что он поднимается чрезвычайно медленно и не поспевает к затмению. Он решил высыпать за борт один из имевшихся на борту мешков с песком, но песок от влаги слипся комом. Бросать же полный мешок Дмитрий Иванович не решился, боясь пришибить кого-нибудь из зрителей. Он опустил мешок на пол и стал горстями выбрасывать из него песок, пока не опустошил его настолько, чтобы без опаски сбросить вниз. Аэростат пошел вверх значительно быстрее — это же подтвердил и анероид. Затмение уже вступило в полную силу.
Аэростат, быстро обсыхая на солнце, всё резче набирал высоту. Через несколько минут после окончания затмения анероид зафиксировал 2800 метров, потом — 3100, 3200, 3350… Шар летел незнамо куда (перед полетом Менделеев пытался достать карту уезда, да ни у кого не оказалось, кроме урядника, но тот дал лишь срисовать с нее основные ориентиры и снова спрятал), ветер совсем не чувствовался, но Менделеев знал тому причину: аэростат внутри воздушного потока перемещался с его же скоростью. Потом Дмитрий Иванович на всякий случай обследовал взглядом наружные борта корзины и ахнул — аэростат летел, болтая причальным тросом и якорным канатом. Он даже не заметил, когда они развязались. Эдак он может какую-нибудь часовню или беседку с самоваром на воздух поднять!..
Менделеев начал сматывать сырые канаты в бухты. Насилу управился, закрепил на крюках и понял, что здорово устал и хочет есть. Он огляделся и увидел на полу корзины сверток. Там оказались булочка и бутылка с теплым чаем — видно, кто-то из провожавших (спасибо ему!) незаметно сунул. Поел, посидел в углу корзины, записал кое-что в свою книжечку, потом поднялся и стал потихоньку выпускать из шара газ. Аэростат начал снижаться, стали видны деревни, поля и гати, потом всё более различимы лошади и люди… Кто-то грозил ему ружьем и, возможно, стрелял, только он звука не слышал. Какие-то мужики тянули бредень по краю озера — они тоже задрали головы, а потом стали звать к себе: «Спущайся! Свежая рыба есть!»
Дмитрий Иванович пытался разговаривать с людьми: спрашивал, далеко ли железная дорога, и просил приготовить ему лошадей, но народ внизу был какой-то вялый, бестолковый и безответный. Потом спуск прекратился, поскольку запутался трос, ведущий к выпускному клапану. Менделеев попытался продернуть образовавшийся узелок сквозь петлю, но ситуация явно требовала других мер. Он застегнул на все пуговицы свое длинное черное пальто и полез из корзины вверх — туда, где на экваторе воздушного шара произошла зацепка троса. Он лез по сетке, как любовник по веревочной лестнице, и думал о том, как надо изменить конструкцию выпускной системы аэростата. Пока добрался и продернул трос, придумал. Спустившись вниз, в корзину, он уже точно знал, что придумал правильно. Надо будет обязательно поговорить с Джевецким…
За два с половиной часа его отнесло за сто верст, в Калязинский уезд. Снизившись максимально и выбрав место для приземления, Дмитрий Иванович понял, что сесть не успеет — ветром шар отнесет прямо на деревья. Он решил перелететь лес, для чего снова набрал высоту, сбросив балласт. За лесом были две деревни, Ольгино и Малиновец, между ними он и решил приземлиться. Бросил вниз причальный трос, открыл клапан во всю силу и приготовил нож, чтобы в случае необходимости разрезать ремешок, связывающий бухту каната с якорем. А внизу со всех сторон сбегался народ (потом он узнает, что накануне в здешнем приходе был храмовый праздник и прихожане погуляли так, что на следующий день никто не вышел на работу), многие бежали за шаром через лес. Менделеев выбрал среди них крепкого молодого парня с добрым лицом — тот внушал доверие, к тому же был ближе всех к причальному канату.
Первым оказался рядом какой-то подросток, которому Менделеев поручил тянуть трос от клапана, чтобы окончательно стравить водород. Потом подбежал бывший унтер-офицер Преображенского полка Макар Григорьев. Еще до того как представиться, бывалый унтер сказал Менделееву самое на тот момент важное: «Выходите, барин, здесь; будьте покойны, всё будет ладно, спустились на хорошее место, народ добрый, будьте покойны». Дмитрий Иванович вылез из корзины, перекрестился и поздоровался с мужиками. Те отвечали, и каждый в свой черед считал нужным сообщить, что все они здесь, не извольте беспокоиться, народ хороший и добрый — не то что в некоторых деревнях, где людишки озлобились, работают худо, воруют и озорничают. Потом появился староста, а с его приходом, увы, стали нарастать проблемы. Во-первых, Менделеев показался ему человеком подозрительным, за которым надо «присмотреть»; во-вторых, он не торопился выставить охрану около распластанного по земле аэростата и не видел опасности в контакте водорода с мужицкими цигарками. У тамошних жителей — а набежало до тысячи человек — родилась и начала крепнуть мысль: ежели земля здесь общественная, то, значит, всё, что на эту землю упало, опять же обществу и принадлежит, а кроме того, неплохо бы с вашего превосходительства получить обществу на водку… Менделеев снял с корзины некоторые приборы и отправился налегке в поместье господина Салтыкова. По дороге его перехватил местный трактирщик на одноконной тележке, который уговорил его заехать к нему в заведение. Но у трактира Дмитрия Ивановича уже с нетерпением ожидал сам помещик Салтыков, отставной артиллерийский офицер и племянник писателя Салтыкова-
