церкви свои тезисы, Германию потрясали войны и восстания, в ходе которых и князья-католики, и князья- протестанты добились большей независимости от императорской власти, причем последние захватили в своих владениях церковные земли и церковную казну.
Мятежи и грабежи протестантов вызвали недовольство католиков, и в Риме не замедлили воспользоваться этим. Сразу же после Лютеровых тезисов были созданы два религиозных ордена — капуцинов и иезуитов, — поставивших своей целью борьбу за души людей, за победу идеалов католицизма. Членами обоих орденов были глубоко верующие, дисциплинированные и готовые на подвиги во имя веры люди. Деятельность капуцинов и иезуитов сильно способствовала успехам Контрреформации.
Цель, поставленная перед собой монахами обоих орденов, была проста: победа католической веры. Известно, когда к простой цели идут неуклонно, успех обеспечен, если еще и горячо стремиться к ней. Именно эти качества были у иезуитов и капуцинов. Они обратили особое внимание на Германию, в которой религиозная смута по-прежнему сохранялась и пока что ничем не разрешилась. Хотя во Франции религиозные войны закончились компромиссом, но королевская власть здесь была полностью на стороне католицизма, да и гугеноты были в меньшинстве. В Германии власть императора ничего не смогла поделать с еретиками, и пламя восстания бушевало как к северу от столицы империи Вены, так и на востоке, в Венгрии и Трансильвании.
Для германского императора представляли опасность не только мятежные князья, с которыми он мог бы справиться, но и их могущественные друзья за рубежом. Именно этим обстоятельством впоследствии воспользовался Ришелье.
В тот момент, когда Ришелье вошел в правительство, в Богемии чехи подняли восстание против власти императора, которое послужило началом Тридцатилетней войны.
В 1619 году умер император Маттиас. Это был старый человек, не способный противостоять царящей в империи анархии. Он умер бездетным, и трон императора унаследовал его родственник Фердинанд II, до коронации герцог, правитель Штирии.
Это была полная противоположность покойному. Ему был тогда сорок один год, он был фанатично предан идее католицизма и отдавал ей всю свою недюжинную энергию. В битве при Белой горе (1620) он разбил наголову чешских повстанцев и затем шел от победы к победе. Сначала Филипп III, король Испании, а потом его сын Филипп IV помогали ему людьми и деньгами.
Желавшие отделиться от империи, чехи предложили стать королем Богемии Фридриху V, курфюрсту Пфальцскому. После поражения в битве при Белой горе и последующих поражений на земле Пфальца он вынужден был бежать в Голландию — он был кальвинистом, — ив 1623 году император Фердинанд II лишил его всех прав и передал титул и земли герцогу Максимилиану Баварскому, горячему стороннику императора. Интересно, что Фридрих V Пфальцский был зятем английского короля Иакова I.
На юго-востоке империи Фердинанду II удалось подавить восстание, поднятое трансильванским князем Габором Бетленом. На севере, в Вестфалии, в битве при Штадтлоне он разгромил последнего мятежника (1624), и казалось, что война, длившаяся шесть лет, закончена.
Вся Германия была теперь в его власти, в северных протестантских княжествах были расквартированы его войска. Повсюду шли конфискация награбленного у Церкви имущества и казни мятежников. Отнятые у церкви земли были ей возвращены.
Именно в этот момент Ришелье после долгой опалы вошел опять в правительство и затем возглавил его.
Оставим пока Германию и обратимся к Испании, второму главному врагу кардинала. То, что объединенная Германия представляет большую силу, мы смогли убедиться на своем опыте. Но что Испания была могущественной державой триста лет назад, знают немногие. Более того, все книги по новой истории утверждают с завидным постоянством, что с изгнания мавров из Гренады (1609) и до династии Бурбонов (1700), сменившей династию Габсбургов на испанском престоле, Испания находилась в состоянии паралича: историки, придерживающиеся антикатолических взглядов, говорят, что испанские армия и флот потеряли свою былую силу и даже что признаки упадка военного могущества Испании были видны и раньше. Странно, они видят упадок и не замечают могущества. Одна из самых распространенных ошибок историков — придавать решающее значение — поворотный пункт в истории Испании, утверждают они, — поражению испанского флота, так называемой Великой Армады, в 1588 году. Другое такое преувеличение — это возвеличивание кальвинистов-миллионеров северных Нидерландов, будто в одиночку боровшихся с Испанией, тогда как каждому беспристрастному историку ясно, что без поддержки иностранных государств, соперников Испании, их победа была бы невозможна.
Нам говорят, что в тот момент (1567), когда в Нидерландах вспыхнуло восстание против испанцев, их военное могущество начало клониться к упадку. Спустя двадцать лет, когда провалилась политика испанцев высадиться с моря на берегах Англии, упадок стал еще более заметным, — говорят нам историки. То же самое, говорят они, происходило спустя тридцать лет, когда по требованию испанцев был казнен знаменитый английский пират Рейли. То же самое происходило спустя еще тридцать лет, уже после заключения Вестфальского мира. С этим, хотя и не без оговорок, уже можно согласиться. Наконец спустя пятьдесят лет после этого, когда Бурбоны сели на испанский трон, все военное могущество Испании исчезло, если верить историкам. Однако остается непонятным, почему Людовику XIV пришлось затратить так много усилий, чтобы его внук стал королем Испании.
Думаю, читателю будет интересно знать, что этот продолжавшийся сто пятьдесят лет упадок был почти что не замечен современниками. Я добавлю, что в действительности все обстояло иначе. Давайте приступим к поиску истины.
Во-первых, для защиты таких огромных владений имеющихся в наличии сил всегда было недостаточно, но испанская королевская власть крепко держала в руках все подвластные ей территории, и упадок власти был таким медленным процессом, что практически он стал заметным спустя сто пятьдесят лет, в начале XVIII века.
Во-вторых, современники всегда преувеличивали могущество Испании. Такое преувеличение — характерная черта самих испанцев.
Всегда существует разрыв между оценкой могущества и влияния власти, даваемой общественностью, и реальным могуществом и влиянием власти. Точно так же, как существует разрыв между реальным содержанием золота в подверженной инфляции валюте и ее покупательной способностью в данный момент. Иначе, если какой-либо политический фактор перестает действовать и вместо него начинает действовать новый, то должен пройти какой-то отрезок времени — иногда долгий, иногда короткий, — прежде чем реальное положение дел станет заметным и проявит себя внешним образом.
Так, например, именно это мы видим, когда английская королевская власть стала клониться к упадку и вся реальная власть переходит в руки парламента, то есть новой знати. И тем не менее многие продолжают считать короля всесильным не только в XVIII веке. Сами короли подвержены этой иллюзии, и даже парламент действует иногда так, словно не вся власть находится в его руках.
Точно так же в наше время, когда власть парламента утратила свое, значение из-за упадка и вымирания знати и ее сменила власть международных финансовых объединений, многие думают по-старому, и даже новая власть все еще почтительно относится к политикам.
Разрыв между внешними проявлениями и реальной силой власти испанской монархии проявил себя спустя очень долгое время. Так, например, еще в 1661 году не только испанский король считал себя гораздо могущественнее французского, но и последний придерживался того же мнения.
Людовику XIV было двадцать три года, когда он выехал навстречу своей невесте. Он был очень горд тем, что испанцы не настаивали, чтобы он явился перед королем, а довольствовались тем, что брак будет заключен на границе двух королевств. А спустя всего сорок лет вся Западная Европа трепетала перед династией Бурбонов, воцарившейся также в Испании.
Давайте посмотрим, какие причины послужили тому, что для испанской монархии образовался разрыв между видимым могуществом и реальным упадком и почему современники не замечали его.
Обычно когда говорят о могуществе, показывают пальцем на карту. Мы теперь хорошо знаем, как географический фактор некоторыми политиками довольно грубо используется для усиления собственного престижа. Возьмем хотя бы Египет. Реально мы владеем — или нам кажется, что владеем, — полоской плодородной земли, по обеим сторонам которой раскинулась на сотни миль пустыня, — на карте вся территория окрашена в один и тот же цвет. Или, например, Южная Африка окрашена в тот же цвет, что и
