— «Что?»
— «Попался?»
— «Вот Я…»
Нагибаяся, вскинулся, и — протянулся ко мне крючковатыми пальцами; тени ночные качались разлетами перепончатых крыльев: попугивал:
— «Я — птеродактиль».
— «Умею царапаться: зубьями перепончатых крыльев»…
Он — начал рассказывать: в Лондоне — вы представьте!.. хотели его, а — действительно: личность, которой пока он не станет касаться, — действительно: в этом вот поезде, едет, в Россию!
— «А?»
— «Ну-ка?»
— «Попробуй?»
Смеясь я ему рассказал, что везу в чемодане секретные вещи, что в Лондоне и меня — вы представьте! — хотели, а — личность, которой пока я не стану касаться, — действительно: подлежала бы обыску!
— «Ну-ка?»
— «Ну-ка?»
Глумился над «доктором» я; то — он бегал в уборную, то, раззевавшись, глотал пустоту, и — тянулся ко мне крючковатыми зубьями перепончатых пальцев; но «доктора» — не было: в теле моем копошилась бацилла: —
— а тот, кто, уткнувшийся в угол, страдал от расстройства желудка — в туманы и пасти, глядел остеклелою впадиной глаза — в туманы и пасти; зевая, клонился дырою раскрытого рта: я ему предложил пузырек с освежительным одеколоном, — тот самый, который он выхватил у меня при переезде в Париж; когда еще… Да!..
. . . . .
«Птеродактели» первого мига во мне разыгрались от действий бациллы; ее окружили фагоцитами Я:
— «Ну-ка?»
— «Ну-ка?»
— «Попробуй?»
«Казимир-Кузмичи»
Казимир Кузмич Пепп — наш учитель латыни —
— Я вновь улетучился памятью —
— Он — выделяется: он вырезает кусочками мозг, набивает в отверстия мозга булыжники и
— застучит по холодному, разгромленному Лбу:
— «Да, — латынь очень звучный предмет…»
— «Очень звучный», смеется учитель латыни, стуча в мою голову твердой костяшкою пальца:
— «Предмет очень звучный…»
— «Бревно!»
— «Барабан!»
— «Голова!»
Класс — хохочет.
И — кажется: здесь триллионами лет надо мной совершается действие мироморного марева; и тяготеет безжалостный приговор надо мной Казимир-Кузмича перед классом, меня покрывающий злыми позорами:
— «Не голова, — а бревно…»
— «Барабан…»
. . . . .
Вот мой сон того времени —
— Денежный переулок кидается снежными хлопьями; вечер; зажгли фонари; подворотни скрипят; впереди — никого; вдруг —
— на встречу из звонкой пурги выступают фигурочки: раз, два, три —
— больше —
— четыре их—
— пять, шесть, семь: больше; идет вереница фигурок на встречу ко мне; все — одеты в знакомую шубу; на всех — та же шапка; —
— Я — знаю фигурочки, все Казимир-Кузмичи: —
— раз
— два
— три
— пять
— шесть
— семь
— десять, двадцать—
— о, сколько их! В ночь на меня Казимир-Кузмичи наступают десятками!
— «Здраствуйте» я говорю «Казимир-Кузмичи!»
И — ответили:
— «Здраствуйте!»
— «Здраствуйте!»
— «Здраствуйте!» —
— мимо прошли.
Я — проснулся.
. . . . .
Задумался: сон не прошел для меня; начиналась работа сознания: в снах — размножается Казимир наш Кузмич в Казимир-Кузмичей; то — позорная тайна, которую прячет он; нет у него его Я; Я есмь «Я»: но у льва нет «Я» — льва;
это «Я» есть род львов; есть какое-то «Я» — льва вне тела;
оно же относится роду; и
— так во мне
возникало решенье: бороться с обманами воли, нас мучащей; я превратил эту прущую слепо по нас «
— на уроках латыни глазами вперялся решительно над головой Казимир-Кузмича; и — представьте: он этого не выдерживал: принимался помаргивать он, как животное, на которое пристально смотрят, мотать годовою, и стрясывать взгляд! Но страннее всего, что
