Возвращенье на родину

жизни, развив пелену воспитанья: зерно же есть «Я — дорожденное»: перегородки поставлены —

— смерть и рожденье, —

— и я события жизни созерцаю: двойными глазами.

Двойными ушами их слушаю.

Соединение двух биографий есть символ, поставленный пред лицом человечества «Я» — символ вас: на меня поглядите, и мне научитесь; все действия «Я» символичны: слагаются буквами, внятным рассказом; и «Я» —

— мое «Я» —

— чертит фразу за фразой.

. . . . .

Моя эволюция — мимикри сокровеннейших опытов переживанья сознания: с Ницще, трагическим пессимистом, я встретился, будучи ницшеанцем до Ницше.

А трагиком стал от того, что «событие первого мига» опять повторилось.

Разбит пессимизм: все — вскипело!

— «Я — есмь!»

Гимназия

Мировою пустыней стоит гимназической мир —

— классы, классы, уроки: —

— до, ре, ми, фа, соль! —

— если влить в ряд уроков пульс времени, самое время уроков бежит музыкальною гаммой; и нотными знаками строются формулы алгебры: в образ из родины… Но —

— бессмыслица слов и твердимых задач превращает меня в идиота; и градом из формул меня побивают; и осыпают десятками «cum» (temporale, causale, inversum); и — до сих пор помню я:

panis, piscis, crinis, finis,
ignis, lapis, pulvis, cinis…

. . . . .

Первый гид гимназической жизни проходит в усилии внятно связать это все; а часы, как булыжники, падают, падают, падают; я — побиваемый: мученик! Падаю — в пересеченье пустот!

Непрерывные дроби: делю, и — ноль, ноль, единица, ноль, ноль, единица, ноль, ноль, единица; делю, и делю; может, и — доделится где- нибудь; и — ноль, ноль, единица, ноль, единица; —

— делю: бесприютность пустот отделяет меня от обычного мира; и время уже побежало, как гамма; и цифры — ноль, ноль, единица — ложатся, как нотные знаки; исписана ими тетрадь; и —

— что делаю? —

— получаю дурную отметку за то, что учу математику на уроке латыни: —

— ut

— utinam,

— utriusque

— utrique —

— об «ut» нельзя думать, когда объясняют законы Дракона; —

— на злой бесконечности ряби («ноль-ноль-единица») проносятся утки: («ut», utinam-utriusque- utrique-quae-qua), а за утками гонится строгим законом Дракон —

— Кавардак в голове — на четвертом уроке; на пятом — я сплю иль — космически мучаюсь, превращаясь в тупое, усталое, бестолковое тело: —

— падение тел, тяготение тел, шаровую планетную форму и слепость мучений в ней «Я» пережито в гимназии, на уроках латыни: —

— домой! —

. . . . .

Возвращаюсь домой: голова моя пухнет; она — шаровая; планетная форма; и слепо в ней «Я»; потемнело на улицах; падает сирый снежок; я — синеет, синеет; и в сини — чернеет; прокаркало где-то: ворона — перелетает от крыши соседнего дома из рваных туманов: на крышу соседнего дома; торчит вдалеке каланча; дома я понимаю: и Бокля, и Смайльса; в гимназии — ничего не пойму; понимание прогорает; и — дым, сплошной дым, перелетами клубов несущий все то, чем набили мне голову, — через улицу: к крыше соседнего дома — на крышу: на крыше дерутся коты…

. . . . .

Знаю, будет невесело дома; зажегши на столике лампу, — примусь за уроки: ноль-ноль-единица, ut- utinam-ut-qui, законы Солона, законы Дракона, драконы Закона!..

— опять ничего не пойму, потому что понять невозможно: с пяти до шести; в шесть — обедать; с шести до восьми, настигает меня бесприютность, как память о прежнем; в стенах моей комнаты — дыры: в ничто; два часа просижу, отдаваясь летанью на звуках рояля, рокочущих издали; и — поднимается тот же вопрос: как же жить?

Чай. И — спать.

Засыпая, я знаю: уже в половину восьмого — разбудят меня; будет — холодно, неуютно, темно: будет — вторник (сегодня у нас понедельник: до Рождества, стало быть…?): —

— середа,

— четверг,

— пятница —

— по середам, четвергам и по пятницам: прохожу переулками — в классы; увижу снежок; и, быть можете, ворону; услышу: грохочущий топот шагов, пробегающий в классы.

Трамбуют мне голову «знанием»: загромыхают колеса по бедным, мощеным мозгам; тяжесть сведений размозжила мне голову; ранцем отдавлены плечи: —

— ноль-ноль-единица, —

— ноль ноль единица —

— ноль ноль-единица, —

хоть ноль, хоть ничто! Непрерывная дробь барабанного знания: —

— Я, вот, воспитанник П** заведения, для защиты себя от бессмыслиц, громящих мне мозг, сложил правила жизни; пункт первый: мир — сон; пункт второй: пробужденье возможно; пункт третий: он в музыке; и, наконец, пункт четвертый: летанье на звуках — цель жизни; —

— мой облик закончен; и — созревает решение: проповедовать гимназисткам А-ньевской гимназии — правила жизни; да, я — специалист странных дел: мне товарищи ставят на вид, что я мало себя развиваю, что Писарев, Чернышевский, Белинский… Спросили однажды меня:

— «Ну кого ты читал?»

Читал Карпентера и Смайльса ответил:

— «Упанишады!»

— «Кого?»

— «Шри-Шанкара-Ачария»

— «Ха-ха-ха-ха!»

. . . . .

— «Тра-тата-тра-тата-тра-тата» било мне в уши: ворочался; детство мне спать не давало; шершавясь кустами, из окон глядели оглавы нагорий, через которые красное око летящего поезда мчалось средь прочертней стен, подбегающих дырами —

— «тох» металлическим грохотом падали стены тоннеля на окна; — мой спутник проснулся; протер кулаками глаза, точно я уличал его в чем-то позорном; уткнулся глазами в пустое пространство; поматывал головою, желая стряхнуть неподвижный мой взгляд, устремленный в пустое пространство; привскакивал, пробегал для чего-то в уборную, возвращался, зевал: и — глотал пустоту: