Возвращенье на родину

отразились два глаза — Стоящего над душой: —

— устремленье годов родилось «мигом» чтения; бросило блески лучей —

— в непросветные дали былого; —

— бросило блески лучей в непросветные дали грядущего; —

— там проблистала Высокая Гита светлейшими текстами.

— и бросило блески лучей в сверх-сознанье —

— и —

— бросило блески лучей в мои бездны, откуда грозился Гонитель —

— «Упанишады», светлейшие тексты.

— В моем бессознании сетью сознания подняли: —

— том Шопенгауэра я развернул; и —

— отдался ему!

Все сказали бы: —

— Шопенгауэром начертались мои философские вкусы —

— о, нет! —

— устремление более поздних годов начерталось Ведантою: Упанишадами; и

— Шопенгауэр был зеркалом; в нем отразилась Веданта; так именно, как отразился в Веданте —

— Я, Сам!

. . . . .

Откровением пересеченных пустот прозвучал Шопенгауэр: рассказом о воле —

— о — «Я»!

«Я» — космически мучилось, строя падение: в

тело —

— падение тел, тяготение, шаровая планетная форма и слепость мучений в ней «Я» — подсмотрел, и —

— воочию убедился, что — так: прочитал Шопенгауэра я, как рассказ о себе.

И настигла меня бесприютность, как память о прежнем: открылись уюты пустот, отделяющих дух человеческий от телесного мира, и — близящих к родине.

Чтением Шопенгауэра сжег в себе Боклей и Смайльсов; разрушились правила трезвой морали; так я перешел за черту:

Я узнал, —

— что нет радости в перегородках внушаемых правил; я жил ощущением: после сверкнувшего мига в стенах моих комнат открылся пролом: —

— возвращаясь домой (из гимназии), я затворял двери комнаты: броситься духом в ничто —

— и восчувствовать знание той стороны…

. . . . .

Если влить струевое кипение жизни в пульс времени, самое время бежит, точно музыка; нотными знаками возникают события жизни; и гамма звучит о пространстве ином, подстилающем наше; звук жизни, построясь на гамме, стоит точно образ, запавший из родины; —

— гаммы поют, высотою Нирваны, а звуки мелодий, — Ведантою…

. . . . .

Вечером, делая вид, что готовлю уроки, порой замечал, что часами сижу, отдаваясь в ничто, и внимая полетам мелодий, звучащим мне издали; я замечал, что отдача — особого рода наука: летанья на звуках; —

— все это росло мне вопросом, как жить; и в летаньях на звуках учился я памяти: —

— «Да, это — было!»

— «Где было?»

— «Росло» —

— и росло, и росло, застилая все прочее; бросил науку; и вот педагоги отметили, что воспитанник Б. - стал лентяем; он стал —

— пессимистом, буддистом: —

— и Фет стал любимым поэтом его с этих пор.

Я, измученный жизнью, которой учили меня, прозревал; в пустоте!

Пессимизм был несознанным переходом к

богатой, клокочущей жизни, которая вскрылась во

мне очень скоро потом.

Мой «Путь Посвящения»

Если бы гимназиста Б.Б. попросили отчетливо указать на этапы развития, гимназист Б.Б. начертал бы свои —

— правила вылетанья из будней: —

пункт первый: —

— мир — сон.

пункт второй: —

— его должно рассеять…

пункт третий: —

— в проломах разбитого мира есть нечто: ничто; наконец —

пункт четвертый: —

— есть родина…

Что касается первого пункта (мир — сон), то, я должен заметить, во мне он сложил мои вкусы: от Чехова — к Меттерлинку, от Меттерлинка — к поэзии Блока; от будней, зевоты, к вторжению в будни ничто («в рот влетела ворона»), ничто — Незнакомка; Прекрасная Дама она, или Мудрость: София.

И не «ворона» влетела, а «Веды»; влетели рой воронов — посвятительный образ да Мудрость влетела мне в рот: а впоследствии вскрылась: словами о Мудрости.

Данный мне мир — упраздняет тот тезис сложил увлечение Ницше и Ибсеном.

Третий мой пункт: «Ничто — нечто»; ничто есть буддизм; — воплощенное в чем-то, оно — музыкальная гамма; мелодия — символ: я стал символистом.

И наконец, пункт четвертый: «Есть родина»; право — рассматривать мифы и сказки, как процветы жизни на линии гаммы; сказанья, — процветают из музыки.

Правила выросли йогой: я вырастил «детище» — теоретика, символиста, сказителя: так «Леонид Ледяной» — мною создан, как — «кукла», надутая воздухом; «куклу» проткнул «хлоп» и — лопнула!

. . . . .

Я — таков отроком; строгий мой облик закончен уже.

Гимназистом уже проповедую я гимназисткам: аскеза — обязанность; путь упражнения (опыты перемещенья сознания) — социальное дело; уж я — специалист невесомых поступков.

А средство создания нового мира — искусство; и — начинаю пописывать:

Все бы сказали:

— «Он есть выразитель волны эстетизма, пришедшей в Россию из Франции».

Но —

— не книгами определяются вкусы — событием: «Упанишадами», разорвавшими стены; нашел зерно