— Только вот: одеваетесь; я бы, — и из-за ресницы ее желтый глаз оглядел Леонорину талию, — что это? — палец затыкался в грудь, плечи, спину, — для стиля «дэгу»[102] , «нихилист» — назовите, как знаете: только штанов не хватает!.. К чему безобразиться?
Вдруг:
— В ресторан едем, — что?
Как тигрица ей стиснула талию.
Пырск бриллиантов за окнами снесся: в окошко фонарь, не трезвонивший ветром, мигал.
— Нет, — пошла…
— Не пущу!
И одною рукою — за талию, с тиском; другою, с развернутым веером, — в бок; и ломалася, как балерина; оглядывала черноватой ноздрею; и с треском раздвинула штору.
И —
— «кк-кх» —
— «пф-пф» —
— Пшевжепанский, взяв чашечку с пепельно-серыми бледнями, с золоватыми блесня-ми, заиготал в леопардовый цвет бархатистых и серо-оранжевых стен;
— и заперкавши в чашечку, бросивши чашечку, хохотом лопнул Велес-Непещевич, зашлепываясь в желто-пепельном кресле.
Роланд перед мавром
«Щелк-дзан» — Пшевжепанский вскочил, наклоняясь одной головою; «шлеп-топ» — и Велес- Непещевич, привстав церемонно, одной головою склонился к Леоночке; и — каменел, как мужчина перед непредставленной дамой.
Леоночка, — бросаясь рукой с горностаевой муфтой под мех горностаевой шапочки, рот разевала испуганно, точно она наступила на мерзость; лицо — ее сон, тупо-дикий, больной, где-то виданный, после забытый, но — сон, изменяющий судьбы! Ей будто старинную и позабытую гадину выкинули, чтоб отныне жила она с гадиной этою.
Все — один миг.
— Вы (знакомы уже, — Тигроватко с нее к Пшевжепанскому чертою палкою веера.
Веером: от Непещевича — к ней:
— Познакомьтесь: Вадим Велемирович, — друг!
Шлеп-топ-топ!
— Леонора Леоновна… Тителева.
Непещевицу:
— Конечно.
Леоночке:
— Я — проведу: вам Параша прическу поправит… И — прочее все… Же ву лэсс![103]
И с Леоночкой, павшей в безволие, точно колибри под глазом боа, — с переюрками: в двери…
Молчание — длилось…
— В метель, говорите, — Велес к Пшевжепанскому, щелками тыкаясь в выцветы серо-оранжевых стен.
И вскипело —
— «шш» —
— «ссвв» —
— за стеклом.
— Представляете? Да: шашку выхватил, с ветром рубился, — руками развел Пшевжепанский и носиком клюнул. Велес-Непещевич — за грушу; и — скороговоркой хохлацкою:
— Даже не с мельницей?
Шурш из передней: на них.
— Сослепецкого я понимаю, — влетела «мадам», — он же — рыцарь, — взмах перьев, — Роланд.
Как струна, лопнул в нос Непещевич:
— Для пальцев Роланда — хо-хо — мавританское горло готово… Она — часто к вам?
Влокотяся в подушечку, тускло-оранжевую, Тигроватко в мизинец склонила свой нос:
— Забегает ко мне: утешаться!
Горбок почесала.
— И вы утешаете?
— Да.
Облизнулась.
— О, о, — утешайтесь! Зачем ее тащите?
— Слово дала показать ее — Мирре.
А он перенес подбородок натруженный, — красный квадрат, — справа влево; и красным квадратом оскалился:
— Ну, а пока там она, — покажите же комнату.
— Э'бьэн[104], — идем!
Взявши за руки их, головою взбоднула пространство; и — диким галопом, втроем, — в коридор.
И за окнами пырскали змеи сквозные.
Галопами — мимо обой цвета кожи боа, мимо пятен, чернеющих в бронзово-темном; вломились во мраки, где может подняться лишь вопль; и — сопели.
И жолоб, укушенный ветром, как вепрь, — хрюкал, брюкал.
Ящик, веревку, мешок и клещи
«Щелк»: все — вспыхнуло: серое, мертвое, тусклое; где пестрота?
— Здесь и есть?
Тигроватко им бросила черною палкою веера:
— Здесь.
— А не слышно?
— Быка зарезай, — черной палкою веера в пасть. — Там же — кухня; а дверь запирают.
— Простите, — минуточку: сам посмотрю, — Непещевич; и — щелк каблуков лакированных: —
— светом —
— безлобо, безглазо —
— он бросился в черный квадрат; и оттуда — безлобо, безглазо — вернулся он: черным квадратом; и залопотал, хлопоча, как кухарка, над гусем ощипанным:
— Вы приготовите ящик, мешок холстяной, но покрепче, веревку покрепче, рогожу, моточек веревочек, гвозди, иглу для зашивки рогожки, клещи… Все тащить — подозрительно будет: шофер… мы с собою привезем нечто маленькое, да удаленькое.
Телефонный звонок.
И Параша, прислуга, влетела:
— Вас спрашивают, — Пшевжепанскому.
Вылетел.