— Фулюганы какие! Вот придете с матками, вам покажут, — сказала она, закрывая за ними дверь.
— Наплевать — сказал Крякин на улице. — Будем прогуливать, а на следующей неделе я уезжаю с матерью в деревню, тогда свалишь все на меня — и ладно.
Роман забился в уголок к печке и сидит не шевелясь в полумраке. Хорошо, что на него никто не обращает внимания. Все собрались вокруг стола, где сидит мать. Мать, взяв в правую руку лупу, медленно читает письмо — с фронта от Александра. Письмо еще утром подал почтальон. Тогда она в первый раз одна прочитала его. Потом днем она читала его пришедшей Вассе Алексеевне и теперь, в третий раз, читает его всем родным. Колька беспокойно расхаживает по комнате, хмурится и кусает губы.
«Писать ко мне нельзя! Так как мы стоим сейчас секретно в местечке Эн».
— Господи, нельзя! В каком местечке-то? — спрашивает бабушка.
— Местечко Эн, — объясняет мать. — Нельзя, значит, объявлять, что за местечко. «Стоим в местечке Эн. Я сейчас нахожусь в штабе, так что мне теперь лучше…»
— Слава тебе, господи, — крестится бабушка. Колька презрительно фыркает.
— Вояка! В штаб забрался!
— Дурень, — говорит укоризненно мать. — Вот возьмут тебя — наплачешься.
— В штабе стулья протирать не буду, — заносчиво отвечает Колька.
Роман плохо понимает, что говорят. Голова набухает, раздувается, как мыльный пузырь, и, кажется, готова рассыпаться на части. Сейчас треснет. От боли даже в глазах зеленеет. Роман стискивает изо всех сил зубы и глотает беспрерывно набегающую слюну. Горло при каждом глотке что-то сдавливает. Все тело болит.
«А завтра что делать? — мелькает в голове Романа. — В школу нельзя. Опять прогуливать?»
Мать идет на кухню приготовлять ужин. Вдруг она останавливается около Романа и спрашивает его с тревогой:
— Что с тобой?
Она трогает его голову своей жесткой и холодной рукой. От прикосновения у Романа по телу бегут мурашки.
— Господи, какой ты красный! Лоб горячий. Ты не болен?
Роман собирает последние силы. Смотрит на мать, но видит плохо, перед глазами плавают зеленые круги. Гудит в голове, ломит в висках, все тело как в огне.
— Нет, — говорит он хрипло. — Спать хочется.
И, шатаясь, идет к кровати, валится на нее и уже не слышит, как мать, раздевая его, испуганно говорит:
— Никак заболел? О господи!
Целую неделю Романа бросает то в жар, вызывающий жгучий и обильный пот, то в дрожь — тогда все тело кажется обложенным мелкими льдинами. Зубы выбивают дробь. Кажется, кровь замерзла в венах, ни один мускул не повинуется.
Роман постоянно видит мать возле своей постели. Она сидит сгорбившись, освещенная бледным пламенем лампады. Желтые блики играют на ее заострившихся скулах.
С неделю Роман был болен. Иногда кричал, бредил, просил у всех рубль.
И вдруг однажды открыл глаза, как после долгого и крепкого сна. Потянулся, чувствуя во всем теле приятную слабость. Хотелось есть. Над головой тускло горела лампада. В углу на сундуке лежала мать — нераздетая, в платье. Она дышала ровно, спала. Из-за перегородки доносился храп стариков.
Роман лежал на спине, отдыхая, разглядывая тени от лампадки. Тени, как живые, то вытягивались на половину комнаты, то уменьшались и чернели. Неясный шорох заставил Романа насторожиться и повернуть голову. От изумления он чуть не крикнул. За столом, в пальто и в шапке, сидел Колька и при слабом свете полупритушенной лампы что-то быстро, не останавливаясь, писал. Роман молча следил за братом, потом пошевелился, чтобы привлечь его внимание. Колька быстро поднял голову. Глаза их встретились. Колька, бросив писать, подошел к нему.
— Лучше тебе? — спросил он.
— Мне хорошо, — шепотом сказал Роман. — А что ты пишешь?
— Так, разное, — нехотя сказал Колька.
— А почему не спишь?
— Надо. Ухожу.
— А куда?
— По делам, на службу.
— Ночью-то?
— Ну да. В ночную смену. Дежурства у нас ночные теперь. Ну, спи же.
— Ладно, я сплю, — сказал Роман, и, перевернувшись, действительно заснул.
Утром проснулся здоровый и бодрый.
Мать напоила крепким кофе. Теперь все относились к Роману особенно предупредительно и заботливо. Это было приятно. Мучило только одно: знает ли мать о школьных делах или нет? Но мать ничего не говорила.
Еще несколько дней пролежал он в постели и все время наблюдал за матерью. Один раз она сказала:
— Поправляйся и сразу пойдешь на экзамен. Скоро занятия кончаются.
«Значит, была в школе и все знает», — подумал Роман.
В этот день Роман встал с постели, и мать закатила роскошный обед — с мясом, которое уже было трудно купить.
Роману было хорошо и весело. Хотелось с кем-нибудь поговорить, но никого подходящего не было. Тогда вспомнил о Кольке. Где же Колька? Кольку он не видел ни разу с тех пор, как начал выздоравливать. Роман пошел к матери. Она сидела на кухне с бабушкой.
— Тебе что? — спросила мать.
— Коля где?
Мать и бабушка быстро переглянулись.
— Коля? — мать замялась. — Его нет дома.
— А где он?
— Он… он в Павловске… переведен туда работать на время.
Роман печальный побрел в комнату. Стало скучно. Постоял у окна. На дворе черными пятнами темнели проталины. Гулять еще было нельзя. От нечего делать Роман стал разглядывать раскиданные на комоде бумажки. Увидел голубой конверт, небрежно брошенный на альбом с открытками. Взял.
«Маме» — стояло на конверте крупными буквами.
«Милая мамочка!
Когда ты прочтешь это письмо, я уже буду далеко. Не старайся отыскивать меня, так как все равно не найдешь. Я уезжаю на фронт, в армию добровольцем. Прости меня, мама, если сердишься, но мне очень надоело так жить здесь…
Еще раз прости. Целую всех: бабушку, дедушку, Аську и Романа. Отдай ему мои книги. Не сердись. Я буду писать с фронта.
Роман не слышал, как подошла мать. Он стоял раздумывая, пораженный тем, что прочел в письме.
— Прочел? — раздался над головой тихий голос матери. Роман вздрогнул и выронил письмо. Потом взглянул на мать. Та молча обняла его и привлекла к себе.
— Значит, Колька не в Павловске? — дрогнувшим голосом спросил Роман. — Он на войне?
Мать не ответила.
НАРКИС
ДЕД ДЕЛАЕТ КАРЬЕРУ
Растаял последний снег. Высохли лужи. Только в углах двора, в тенистых местах, виднелись порыжевшие заледенелые сугробы.
После болезни Романа мать два раза бегала в школу, просила за сына и наконец пришла довольная.
