— Ну, смотри, — объявила она Роману. — Держись. Тебя оставили.
Роману стыдно было идти в школу. Но делать нечего.
На другой день, собрав книги и тетради, двинулся вместе с матерью.
И, как в первый раз, при поступлении, Гликерия Петровна приняла их в столовой, сидя за кофе.
— Ну?
— Простите, — сказал Роман тихо. — Больше не буду.
— Посмотри мне в глаза.
Роман поднял голову, краснея, посмотрел на учительницу и повторил:
— Больше не буду.
— Не сомневаюсь в этом, — сказала Гликерия Петровна. — Иди в класс и постарайся загладить вину хорошим поведением.
Ребята не приставали к Роману и не дразнились. Крякина в школе не было — он действительно уехал в деревню. Роман засел за учебники и остаток года учился прилежно. Перед пасхой сдал экзамен и перешел во второй класс.
Год был закончен. Начинались летние каникулы.
За зиму все ребята выросли.
Женька Гультяев щеголял в длинных брюках с карманами и уверял всех, что отец насильно заставил его надеть брюки.
— Это почему же заставил? — спрашивали ребята.
— Не знаю. Говорит, что вырос я, — небрежно отвечал Женька.
На деле же брюки Женьке обошлись дорого. Две предпраздничных недели пришлось ходить с опухшими от слез глазами, и только тогда выведенная из терпения тетя Катя распорола старую шерстяную юбку и стала шить брюки. Но, кроме брюк, Женьке больше нечем было хвастать. На экзаменах он провалился и остался на второй год в первом классе.
Еще прошлой осенью, когда ребята поступали в школу, поступил и Иська.
Зимой Роман встречал его, озабоченного и сумрачного. Иська рассказывал о школе и часто жаловался на ребят.
— Не поддавайся, — учил его Роман. — Тебе в морду — ты обратно. — И рассказал, как он с Крякиным дрался против всего класса.
— Попало же вам, наверно? — смеялся Иська.
— И им попало. Теперь не лезут. Ты обязательно давай сдачи.
— Попробую, — пообещал Иська.
У всех ребят были какие-нибудь перемены и новости. У Васьки отец получил повышение и прибавку жалованья. Был он теперь околоточным. Даже с самого старшего дворника драл взятки. Свирепствовал в участке. Собственноручно лупил мастеровых, а про Ваську совсем забыл.
Васька всю зиму катался на коньках, играл в карты. У него появились новые друзья с Покровского рынка. Васька вырос, возмужал и уже, не стесняясь, курил при всех, ругался отборными, зернистыми ругательствами и часто ходил на Покровку. Покровские парни устраивали бои с пряжкинскими и семенцовскими парнями, и Васька принимал участие в этих боях. Еще Васька хвастался, что умеет пить ханжу, но этому ребята не особенно верили. По-прежнему суетливо и безалаберно жил дом веселых нищих. Все так же поскрипывал над булочной облезлый золотой калач, качался над дверями парикмахерской палец и деловито постукивал молоток в руках Кузьмы Прохорыча.
Только меньше попадалось знакомых лиц. Из кузницы взяли в армию трех мастеровых. Забрали старых саламандровцев — Андреяшку, Зубастика, Дядю Пуда.
Зубастик и Дядя Пуд отправились на фронт, а Андреяшка поступил в военную школу и часто приходил во двор в новенькой шинели с разрезом сзади, со шпорами на сапогах и при сабле.
Но война надоела даже мальчишкам. И солдаты, и оркестры, и манифестации по случаю новой победы уже не были новостью. К тому же и компания понемногу развалилась. Женька уехал с матерью в деревню. Роман, благодаря хлопотам матери, попал в детскую колонию за город, где прожил два летних месяца, устраивая с товарищами путешествия по лесу, играя в лапту и купаясь.
Приехал в город уже в августе. Тут было не до игр.
Приходилось думать о новом учебном годе, собирать и просматривать запылившиеся за лето учебники. Вспоминать забытые упражнения и задачи.
Арифметика особенно не давалась Роману. Поэтому он решил поупражняться в задачах. Но одному было трудно. Искать помощи у взрослых или у Женьки с Васькой не было смысла.
Тогда Роман вспомнил об Иське и сразу пошел к нему.
— Иси нет дома, — сказал ему Эфройкин. — Но он скоро придет. Посидите.
— Нет уж, — сказал Роман. — Я у ворот подожду…
Он сел у ворот на тумбу и стал терпеливо ждать.
Только теперь, раздумывая, Роман все больше удивлялся тому, что Иська совсем перестал бывать на дворе.
«Зафорсил, что ли? Или ученым стал?»
Роману не терпелось, он хотел поскорее увидеть товарища. Когда вдали показалась фигура Иськи, он пошел ему навстречу.
Но, не дойдя, остановился, с удивлением разглядывая его. Иська очень переменился. Стал вы-ше, но похудел и выглядел усталым. — Здорово!
— Здорово!
— Ты откуда?
— С фабрики, — сказал Иська…
— С фабрики? — удивленно переспросил Роман. — А что ты там делал?
Иська засмеялся.
— Вот чудак-то! Что там делают? Работал, конечно.
— Ты работаешь? На фабрике? Давно?
— Второй месяц, — вздохнув, тихо сказал Иська. — Отец устроил.
Роман почесал переносицу и озадаченно буркнул:
— А я-то к тебе шел, думал, по арифметике поможешь… Так ты, значит, не будешь учиться?
Иська молча мотнул головой. Потом, видя, что Роман чего-то еще ждет, тихо заговорил:
— Отец один работает, а жить теперь очень дорого и трудно. А учиться все равно плохо было. Так я сам попросил отца, чтобы он на работу меня устроил. Он и устроил — на швейную фабрику. Жалованье получаю, два раза в месяц.
Распрощались товарищи тепло, и Роман обещал заходить к Иське на квартиру.
Солнце светило по-летнему, но уже с утра над городом завывал свирепый норд. Гремели и скрежетали железом плохо заплатанные крыши. Тучи пыли носились по улицам.
По небу быстро мчались ярко-белые хлопья облаков, подгоняемые ветром, и казалось, что солнце прыгает по ним, как заяц с кочки на кочку.
В этот день семья домовладельца Халюстина переезжала с дачи.
Роман сидел на ступеньках лестницы и следил за дворниками, таскавшими кресла, стулья, столы. Один, два, три стола.
«На кой леший так много столов?» — думал Роман.
Дворники с трудом сняли со второго воза и понесли огромный зеркальный шкаф. Татьяна Павловна, жена домовладельца, спустилась с лестницы, чтобы наблюдать за ними. Она поминутно вскрикивала:
— Ради бога, осторожнее!
При каждом ее окрике дворники вздрагивали. Сопение их становилось громче, и по вытаращенным глазам, по надувшимся на шеях жилам Роман видел, как тяжело достается осторожность.
Когда отнесли шкаф, взялись за огромную, с блестящими шарами кровать. Кое-как стащив ее с воза, дворники остановились в нерешительности.
— Ну, несите же, — нетерпеливо сказала Татьяна Павловна.
Степан протянул было руку, погладил кровать и переглянулся с Иваном.
— Передохнуть надо малость, — проговорил он, как бы извиняясь.
