владыки бледнеют при звуках его имени.
Альмансур глянул на Орма, а после сказал:
— Мне сдается, ты скор на язык и, пожалуй, носишь свое имя недаром. А твой король — друг франков?
Орм улыбнулся и сказал:
— Он был им другом, когда ему было туго у себя в стране. Но когда удача с ним, он палит города и у франков, и у саксов. А удача у него немалая.
— Быть может, он и вправду хороший король, — сказал Альмансур. — А кто твой бог?
— Это вопрос потруднее, господин, — ответил Орм. — Мои боги — это боги моего народа, и считается, что они сильны, как и мы сами. Их много, но некоторые из них уже так стары, что никому до них нет дела, кроме скальдов. Тор — имя сильнейшего из них; он рыжий, как я, и его считают другом всех людей. А самого мудрого зовут Один: это бог воителей, и говорят, что благодаря ему у нас на Севере лучшие на свете воины. Но сделал ли кто-нибудь из них что-либо для меня самого, не знаю; знаю только, что я для них не много сделал. И мне сдается, до них от этой страны очень далеко.
— Слушай же и внимай, язычник, тому, что я скажу, — сказал Альмансур. — Нет бога кроме Аллаха. Не говори, будто богов много; и не говори, что их три; в судный день тебе зачтется, если ты такого не скажешь. Аллах един, Вечный, Милостивый; и Мухаммед — пророк его. Это истина, и в нее тебе следует верить. Когда я отправляюсь в поход на христиан, то лишь во имя Аллаха и Пророка; и худо будет, если человек из моего войска не окажет им почтения. Потому ты и твои люди с этого часа да не взывают к иному богу, кроме истинного.
Орм отвечал:
— Мы, воины Севера, не привыкли взывать к богам без надобности, потому что не хотим надоедать им. В этой стране мы не взывали еще ни разу ни к одному богу, с тех пор как принесли жертву морскому владыке за счастливое возвращение домой; да и в тот раз она не помогла, ибо сразу же после этого появились твои корабли и все мы оказались взяты в плен. Должно быть, наши боги имеют в этих местах малую власть; и потому, господин, я буду рад угодить тебе и приму твоего бога. А моих спутников, если пожелаешь, я спрошу, что они думают об этом деле.
Альмансур кивнул, и Орм сказал своим людям:
— Он говорит, мы должны принять его бога. У него такой один, звать его Аллах, и других богов он не любит. Мне сдается, что его бог силен в этой земле, а наши боги вдали от своей страны большой силы не имеют. Нам достанется больше почета, если в таком деле мы поступим, как велит здешний обычай, и было бы неразумно перечить тут воле Альмансура.
Все решили, что выбирать особо не приходится, потому что глупо было бы прогневать такого владыку, как Альмансур; и кончилось тем, что Орм снова повернулся к Альмансуру и сказал, что все они желают принять Аллаха и не взывать ни к кому другому.
Альмансур повелел тут же позвать двух священников и судью; перед ними Орму и его людям предстояло произнести священные слова служителей Мухаммеда, те, что Альмансур сказал Орму, — что нет бога кроме Аллаха и что Мухаммед его пророк. Всем, кроме Орма, было трудно выговорить эти слова, хотя им их старательно подсказывали.
Когда с этим покончили, Альмансур выглядел довольным и сказал своим священникам, что полагает, будто сослужил Аллаху хорошую службу, и те с ним согласились. Он опустил руку в медный ларец, стоявший на столике, достал золотые монеты и дал их каждому из людей по пятнадцати, а Орму вдвое больше. Они поблагодарили его, а затем военачальник увел их к месту постоя.
Токе сказал:
— Теперь мы отринули своих родных богов, и быть может, это справедливо в чужой стране, где правят иные боги; но если когда-нибудь я вернусь домой, то куда больше стану печься о них, а не об этом самом Аллахе. Но тут, мне сдается, он бог наилучший, раз уж мы получили золото по его милости. А уж как я стану хвалить его, когда он пошлет мне женщин!
Вскоре после этого Альмансур объявил поход на христиан и отправился на север вместе со своей дворцовой стражей и большим войском и три месяца кряду опустошал Наварру и арагонские графства; Орм и его люди захватили там и добычу, и женщин, и сделались очень довольны своей службой. С тех пор так и повелось, что они сопровождали Альмансура на поле боя каждую весну и осень, оставаясь в Кордове лишь в разгар летней жары да еще в то время, что южане именуют зимой. Они старались приноровиться к обычаям страны, а на службу у Альмансура им не приходилось жаловаться; он часто одаривал их богатыми подарками, чтобы поддержать их преданность; а все захваченное в бою тоже оставалось у них за вычетом пятой части, которая отходила их повелителю.
Но служить Аллаху и следовать Пророку им сделалось со временем обременительно. Когда в бою им случалось отнять вино и свинину у христиан, то они не могли притронуться к этим вещам, несмотря на все свое желание; и этот запрет, казавшийся им не самым умным из всех, они редко когда осмеливались преступить, ибо Альмансур бывал крут в подобных делах. Молитвы же Аллаху и поклоны Пророку происходили, на их взгляд, слишком часто; ибо и утром и вечером, когда Альмансур бывал на поле боя, все его войско падало на колени, повернувшись лицом туда, где будто бы лежит город Пророка, да еще и кланялись по многу раз, ударяя о землю лбом. Такое, казалось норманнам, негоже мужчине и достойно лишь смеха, и они так и не смогли к этому привыкнуть; но сходились в том, что приходится держать нос по ветру и делать, как все.
Они отличались в бою и завоевали уважение всей стражи. Они и сами держались, как подобает лучшим в дружине; и при дележе добычи никто не смел посягнуть на их право. Всего их было восьмеро: Орм и Токе, Халле и Эгмунд, Тюме, что греб вместе с Токе, Гунне, что греб с Ормом, Рапп Одноглазый, и Ульф, старший из всех, которому когда-то давно на праздновании Йоля рассекли угол рта, за что он был прозван Ульф Ухмылка, поскольку рот у него перекосился и сделался шире, чем у других. Что же до их удачи, то теперь она была так велика, что лишь один из них расстался с жизнью за четыре года службы у Альмансура.
За это время им пришлось побывать во многих местах, ибо чем больше седела борода Альмансура, тем неутомимее делался он в своих походах и тем меньше давал себе отдыху дома в Кордове. Они сопровождали его, когда он, продвинувшись далеко на север, к Памплоне в королевстве Наварра, дважды тщетно пытался взять этот город и взял лишь с третьего раза и отдал на разграбление; тогда-то Тюме, что сидел на одном весле с Токе, был убит камнем из катапульты. Они плавали на собственном корабле Альмансура на Майорку, где застроптивился наместник, и стояли в карауле, покуда рубили голову ему и еще тридцати мужчинам из его рода. Они рубились в тяжком зное в большом бою на реке Энарес, где войско кастильского графа поначалу наступало, но потом было окружено и разбито и где к вечеру тела павших христиан были собраны и сложены в высокий курган, взойдя на вершину которого, один из священнослужителей Альмансура призвал последователей Пророка к молитве. Потом ходили они большим походом в королевство Леон, где крепко утеснили короля Санчо Толстого, так что даже его собственные люди сочли своего конунга бесполезным к битве, ибо из-за своей толщины он уже не мог сесть на коня, и свергли его и принесли дань Альмансуру.
И во всех этих походах Орм и его люди поражались уму Альмансура, и его могуществу, и великой его удаче во всех начинаниях, но более всего его трепету перед Аллахом и способу, которым он собирался задобрить своего бога. Грязь, что покрывала его одежду и обувь после сражений, каждый вечер счищал его прислужник и складывал в шелковый мешочек, и после всякого похода этот мешочек отвозился в Кордову. Он повелел похоронить себя вместе с пылью всех своих сражений против христиан; ибо Пророк сказал, что блаженны те, что шли пыльными дорогами в бой с неверными.
Но несмотря на всю эту пыль, Альмансуров страх перед Аллахом не уменьшался; наконец он решился на небывалое дело — сокрушить священный город христиан в Астурии, где похоронен их апостол Иаков, великий чудотворец. В двенадцатый год правления халифа Хишама, бывший четвертым годом службы Орма и его людей у Альмансура, тот собрал по осени большую, чем когда-либо прежде, силу и повел ее на северо-запад и дальше напрямик через Пустую Землю, исстари бывшую порубежьем между андалусцами и астурийскими христианами.
Они достигли края христиан по ту сторону пустошей, где спокон веку не появлялось андалусского войска; и всякий день был новый бой, ибо христиане хорошо защищались у себя в горах и теснинах. Однажды вечером, когда войско стало лагерем и Альмансур после молитвы отдыхал у себя в шатре,
