деле технически Файзуллин был не так хорошо подкован, как утверждал во время спора, поэтому собирал дельтаплан по учебнику, взятому в привольской библиотеке. Но, как известно, теория теорией, а опыт — сын ошибок трудных. Неудивительно, что дельтапланообразное чудовище, которое Файзуллин гордо нарек «Файз-1», не совсем соответствовало принятым стандартам. Однако отступать Файзуллин не привык. При помощи мускулистого Горского он втащил на плоскую крышу НИИ свое детище и приготовился к старту. Крыша была идеальной площадкой. Под ней проходили трубы отопления, и потому снег мгновенно таял, стекая по слегка наклонной плоскости в водосточные трубы. Внизу тут же собрались зеваки. Был там, естественно, и Вешенцев, который уже слегка жалел о своем неверии и судорожно думал, как бы теперь избежать расплаты.
Файзуллин тем временем стоял на крыше и глядел то в небо, то на землю, чувствуя, как его уверенность в успехе предприятия стремительно тает.
— Давай, Икар! — крикнул кто-то в толпе, желая подбодрить переводчика.
— Кретин! — крикнул ему в ответ Файзуллин. — Сплюнь три раза! Икар разбился! Это Дедал долетел!
— Давай, Дедал! — не смутившись, поправился кричавший.
Файзуллин вцепился в подвеску и представил, как, оторвавшись от крыши, воспарит над деревьями, над толпой, над заснеженным Привольском и, конечно, над гребаным Вешенцевым, втянувшим его в это безобразие. Он стиснул зубы и засеменил ногами по шершавому рубероиду крыши, волоча за собой неуклюжую конструкцию дельтаплана.
«Как оторвусь, сразу крикну 'Лечу-у-у-у-у!' — подумал Файзуллин. — Так всегда кричат воздухоплаватели. Это производит впечатление».
Однако едва крыша выскользнула из-под ног, он понял, что не только не успеет крикнуть «Лечу», но и вообще вряд ли что-то успеет крикнуть, ибо сразу понесся не вперед, а вниз. И понесся довольно быстро. Грубо говоря, рухнул. Удар об трансформаторную будку, внезапно возникшую на пути спортсмена-любителя, был таким мощным, что треснула и смялась металлическая подвеска дельтаплана. В толпе охнули, но к всеобщему удивлению переводчик довольно быстро очухался. Снег смягчил падение. Выяснилось, что он отделался лишь ушибами и вывихнутым плечом, которое ему мгновенно вправил Тисецкий, имевший опыт в области травматологии. Теперь Файзуллин сидел, прислонившись спиной к будке, и тер ушибленную ногу. При этом он осоловело оглядывал собравшихся и почему-то ел снег.
Кручинин решительно раздвинул толпу и подошел к переводчику.
— Файзуллин! — строго выкрикнул он.
— С родителями в школу! — пошутил кто-то в толпе.
Кручинин смерил шутника ледяным взглядом, после
чего повернулся к Файзуллину и процедил:
— Завтра ко мне в кабинет.
— Зачем? — недоуменно спросил тот.
— Новый дельтаплан делать будем! — съязвил майор и мотнул головой Чуеву: — Пошли, лейтенант.
На следующий день Файзуллин прихромал в кабинет к майору. Он сел на предложенный стул и сразу поник головой, как двоечник в кабинете у директора.
— Только не надо мне тут раскаяние изображать, — хмуро сказал Кручинин, закуривая.
— Я не изображаю, — глухо ответил Файзуллин, глядя в пол. — У меня после падения шея болит. Голову не могу прямо держать.
Майор хмыкнул и затянулся.
— Сами дельтаплан делали?
— По учебнику.
— Понятно. Ну и как мне прикажете с вами поступить?
— А что я сделал? — пробурчал исподлобья переводчик.
— Здрасьте. Я же в первый день предупредил: нарушение режима, попытка к бегству и прочее будет караться также, как и в любой исправительной колонии. Теперь я должен принимать меры. У меня нет другого выхода, иначе вы все решите, что здесь курорт. Захотел — самолет построил, захотел — в город за сигаретами слетал.
Файзуллин, поморщившись, поднял голову.
— А какой это я режим нарушил?
— А границу Привольска кто пересекал?
— А кто пересекал? — искренне удивился Файзуллин. — Я не пересекал. А полеты, насколько мне известно, запрещены не были. Прыгнул — да, на спор. А бегства не было.
— То есть в будку вы тоже влетели намеренно?
— Ну вот еще. Но только забор же я не перелетел.
— Странная логика. Значит, пока зэк роет тоннель на волю, его трогать нельзя — он же еще никуда не убежал. А вот когда убежит, тогда и лови его. Очень мило.
— Извините, товарищ майор, но вы сначала пропишите правила, а потом уж…
Тут Файзуллин мотнул головой, поморщился от боли и затих.
Кручинин затушил сигарету и потер лицо. Переводчик был прав. Правила-то майор и вправду не прописал. Вот что значит отсутствие опыта. Понадеялся на устное объяснение и понимание. А тут такой детский сад. Черт, неужели и вправду зону зэковскую делать?
— Вы правы, Файзуллин. Будем считать это недоработкой с моей стороны. Будут правила. Вы свободны. Но на будущее запомните: еще одна такая попытка покинуть территорию Привольска, я пишу рапорт, и вы отправляетесь в места не столь отдаленные.
— Это по какой же статье?
— Порча государственного имущества. Или, по вашему, трансформаторная будка денег не стоит, что вы ее так разворотили? Идите, Файзуллин. И займитесь наконец, творчеством. Государство вас не для того в Привольск привезло, чтобы вы с крыш прыгали и будки ломали.
Едва Файзуллин вышел, Кручинин достал чистый лист бумаги и принялся писать правила нахождения в Привольске. Далось это ему не без труда, ведь Привольск не был тюремной зоной, где расписан каждый шаг заключенного. К тому же большое количество запретов и ограничений вступало в некоторое противоречие не только с убеждениями майора, но и с творческим духом города. Тогда Кручинин решил поступить иначе. Первым пунктом он написал: «Что не разрешено, то запрещено», после чего составил список разрешенных действий — добавить что-то по ходу всегда можно, а так надежнее будет. Да и выглядели допустимые действия приятнее, чем бесконечные «нельзя» и «запрещается».
Расправившись с правилами, он отдал Чуеву распоряжение отпечатать список и довести его до сведения. Кроме того, приказал законопатить выход на крышу НИИ, а также ввести контроль за выдаваемой в библиотеке литературой.
— Зачем это? — удивился лейтенант.
— Затем это, — огрызнулся майор. — Что когда Файзуллин возьмет самоучитель по сборке танка, я хотя бы буду знать, чего ждать.
Вскоре история с дельтапланом забылась и жизнь вошла в свое привычное русло. На память о происшествии осталась внушительная вмятина на трансформаторной будке и небольшое двустишие, сочиненное местными зубоскалами по поводу этого короткого полета и последующей хромоты Файзуллина:
О, как ты, будка трансформаторная, зла!
Умеешь трансформировать тела.
XVII
Войдя в родную прихожую, Максим первым делом проверил автоответчик. Никаких сообщений. Это его расстроило. Во-первых, это говорило о том, что он никому не нужен. Кроме Зонца разве что. Что было
