разве что у Гремлина, но последний был настолько туп, что у него мотивом могло быть все что угодно. Единственный на все времена мотив любого преступления – это деньги. Или власть. А власть – это амбиции, но какие там амбиции у майора, если он второй год торчит в этом районе и чувствует себя явно прекрасно, или у Красильникова, понять было сложно. Что до Геныча, то вряд ли он такой идиот, чтобы мечтать о каком-то там господстве или даже руководстве. Хотя кто его знает. Остаются деньги. Но деньги пока что только тратятся: на содержание района, на повышение средней зарплаты, на поддержание инфраструктуры. И в чем же тогда будет отдача? В том, что район получит награду мэра как самый чистый район Москвы, что ли? Глупость какая-то.
Костя задумчиво разлил по чашкам чай, порезал лимон и выставил корзинку с конфетами. Собственно, разнообразия в конфетах не было, это были сплошь соевые батончики – их Костя обожал с детства. Вкус, конечно, дело необъяснимое, но были и другие причины такой любви: дело в том, что батончики в его советское детство являлись доступным блаженством – они были дешевле шоколадных конфет и при этом гораздо вкуснее всяких леденцов или убогих советских карамелек (их он на дух не выносил). Когда в кармане заводилась мелочь, он и его приятель-одноклассник шли в продмаг и покупали батончики. Самыми вкусными (и большими) были рот-фронтовские, но они не гнушались и другими сортами типа «Шалуньи» или «Городков». Однажды Костиному однокласснику родители подарили целый рубль, и они купили целый килограмм этой соевой радости и обожрались ею так, что уже не знали, что делать с оставшимися конфетами. Тогда по мере приближения к дому стали дурачиться и изображать, что они ими блюют (это им казалось верхом остроумия). Они запихивали батончики в рот, разжевывали их, а затем, издав звучное «Бэ-э-э-э», выблевывали соевое месиво на асфальт. И то, что еще недавно казалось блаженством, можно сказать, райской пищей, теперь превращалось в какую-то отраву, которой они умудрились загадить весь путь от продмага до дома. В конце концов, у них разболелись животы, а придя домой, они еще и получили нагоняй от родителей, так как обедать, естественно, категорически отказались.
Блаженство обернулось мукой. Но на следующий день животы успокоились, и им снова захотелось пойти в продмаг и затовариться конфетами, но только денег уже не было. Теперь, конечно, им казалось глупым переводить столь ценный продукт на идиотскую игру в блевание, но было поздно.
Костя опустил кружок лимона в свой чай и позвал Вику и Ленку. Когда они вошли, Костя задумчиво сыпал сахар на лимон, ожидая, когда же тот пойдет ко дну.
– Что это ты делаешь? – засмеялась Вика.
– А это у него привычка такая, – махнула рукой Ленка: мол, дитя малое, что с него возьмешь?
Костя оторвался от своих мыслей и улыбнулся:
– Есть немного.
– А чем ты занимаешься? – спросила Лена Вику. Видимо, это она еще не успела выяснить.
– Учусь, – ответила Вика, мешая ложкой сахар. – На юридическом.
– А это что? – вежливо спросила Ленка.
– Это там, где люди изучают законы.
– А что такое законы? – все так же вежливо спросила Ленка.
Вика недоуменно посмотрела на Костю – Ленка была слишком большой, чтобы задавать такие детские вопросы. Но Костя только улыбнулся в ответ. Ленка любила играть в такое любопытство для поддержания беседы. И, конечно, как любой ребенок, шла в своем любопытстве до конца.
– Ну, законы – это правила такие для людей, – ответила Вика, подыгрывая Ленке.
– А зачем изучать правила?
– Чтобы следить за тем, чтобы их соблюдали.
– А зачем соблюдать правила?
Вика засмеялась.
– Затем, что, если люди не будут соблюдать правила, не будет порядка.
– А зачем порядок?
– Чтобы люди знали, ради чего они соблюдают правила, – ловко закольцевала логическую цепочку Вика и выжидающе посмотрела на Ленку.
Та замерла, сложив бантиком губы, и задумчиво завращала глазами.
– Ничего не поняла, – сказала она наконец и, спрыгнув со стула, побежала в свою комнату.
Костя повернулся к Вике.
– Ты слышала про акцию?
– А ты хочешь пойти?
– Ну, если ты пойдешь, и я пойду, – соврал Костя (он бы пошел в любом случае).
Вика улыбнулась.
– Я пойду, если ты пойдешь.
– Значит, мы оба пойдем, – сделал несколько идиотичный, но логически напрашивающийся вывод Костя. – А что там будет-то?
– Сам увидишь, – снова улыбнулась Вика. Оказывается, после преодоления какого-то барьера в сближении с человеком она становилась довольно улыбчивой. И хотя Костя не очень любил улыбчивых людей, в Вике это его почему-то не раздражало.
– А выпить у тебя нет? – спросила она, игриво поерзав на стуле.
– Только вино. Хочешь?
Вика кивнула, и Костя достал из холодильника початую бутылку вина.
– Красное вино? – спросила Вика.
– Ну да.
– А чего в холодильнике? Это белое вино надо в холодильнике держать, – усмехнулась она.
– Серьезно? – удивился Костя и смущенно добавил: – Да я как-то не очень в винах. Белое, красное. Я почему-то купил, а почему, сам не знаю.
– Чувствовал, что я приду, – засмеялась Вика.
– Наверное.
Костя понимал, что разговор надо продолжать в романтическом духе, но, к его удивлению, Вика сама свернула совсем в другую сторону.
– Ты с Генычем говорил. Он мне рассказал.
Костя растерялся – с какой, интересно, стати Геныч говорил Вике об их разговоре? Они что, настолько близкие друзья?
– Да, – признался он непринужденно, – говорил.
– И что, – улыбнулась Вика, – ты с ним поспорил?
– Нет, я просто кое-чего не понимаю, – сказал Костя, разливая вино по рюмкам – бокалов он не нашел.
– Чего ты не понимаешь?
– Я – человек здесь новый. Наверное, не все знаю, но смотри, что получается. Вокруг Москва. Правильно?
Вика, пригубив вина, кивнула.
– Вам туда можно, а приезжим к вам сюда нельзя?
– Ну, Москва сама по себе. А у нас своя территория. И за ней мы никого не трогаем. Пусть живут как хотят. Но имеем же и мы право на свой кусок территории и жизни. В конце концов, как на тебя будут смотреть в каком-нибудь кавказском ауле, если ты русский? В лучшем случае трогать не будут, а в худшем возьмут в качестве раба.
– И это мне говорит будущий юрист, – усмехнулся Костя, качнув головой.
– А в нашем праве на такую жизнь состава преступления нет, – пожала плечами Вика, и в ее голосе зазвучали неприятные металлические нотки.
– А в убийстве тоже нет состава преступления?
– В каком убийстве? – удивилась Вика. – А-а… ты, наверное, про этого… который следователь. Ну, это я не знаю. Мало ли, какие могли быть у него дела. Можно подумать, убийство – такая редкость в Москве. Нет, конечно, жаль… тем более что.
– Что? – перебил ее Костя.
– Да ничего, – чуть смутившись резкости Костиного тона, тихо сказала Вика, – он, в общем, мужик был
