неплохой.
– Кто?
– Ну ты про кого говоришь? Про следователя?
– Ага.
– Ну да – больше-то никого и не было. Я и говорю, что мужик он нормальный был.
– А ты откуда знаешь?
– Ну я же с Генычем общаюсь, а этот следователь, забыла, какая-то армянская фамилия у него была, он их всех к себе таскал. И меня тоже вызывал.
– И что? Давил?
– Он? Да нет. Просто порасспрашивал и отпустил. Да и со всеми так.
– Мордой об стол не бил, лампой в лицо не светил? – полушутливо спросил Костя.
– Ха-ха! – рассмеялась Вика. – С чего это? Нет… такого не было. Просто вопросы какие-то задавал. Самые обычные. Единственно, что… я лично даже ничего не подписывала. Никаких протоколов, ничего. Меня как юриста это, конечно, слегка удивило, но зачем же я буду спрашивать, на рожон лезть? Нет так нет.
Костя почувствовал, что растерян больше, чем следует: если Геныч говорил с Викой, значит, Вика в курсе Костиной миссии в районе – следовательно, глупо продолжать изображать из себя просто нового жильца. С другой стороны, если Вика не знает ничего, то выдавать себя с головой тоже опрометчиво. Похоже, надо просто аккуратно выбирать слова и выражения. Пообтекаемей. Порасплывчатей. Плюс-минус, как говорит Хлыстов.
– Значит, Геныч за идеолога? – спросил он.
Вика засмеялась.
– Да нет. Просто человек с мозгами.
– И ты с ним во всем согласна.
Вика пожала плечами.
– Скорее да. Пойми, люди хотят здесь жить спокойно.
– И потому выдавливают.
– Брось, – неожиданно перебила его Вика. – В юриспруденции нет термина «выдавливают». Для подобных действий законов нет. А любить или не любить – это их частное дело. Ты вот любишь свою маму?
– Мама умерла, но… любил, конечно.
– Прости. А ты любил своего дедушку?
– Я был маленький, но… любил.
– А, скажем, брата дедушки?
– У него не было брата, была сестра, я ее видел пару раз, но в общем, наверное, любил, все-таки родная кровь.
– Но, если бы тебе пришлось выбирать между сестрой дедушки и мамой, кого бы ты предпочел?
– Я не знаю, – растерялся Костя, – ну, наверное… маму.
– Правильно, – подытожила Вика. – Но ведь это не значит, что ты ненавидишь сестру своего дедушки. Просто любовь имеет степени. Кто-то от нас дальше, кто-то ближе. Мы нормально относимся
– Это очень общо, – отмахнулся Костя, но Вика не собиралась отступать.
– Нет, не общо. Я же не говорю о фанатичной любви к народу, но ты же понимаешь, что русская культура, вообще русское тебе ближе, чем, скажем, китайское. Почему же ты не имеешь права себе в этом признаться? Почему не имеешь права отстаивать это право?
Костя с удивлением посмотрел на Вику.
«Ничего себе их тут всех обработали», – подумал он.
– Послушай, Вик, но ведь ты понимаешь, что такая… резервация, как ваш район, долго не протянет. Моральный аспект такого существования я опускаю. Просто… есть экономические, есть… куча других причин.
– Ну почему же? – пожала плечами Вика. – Просто надо избавляться от ракушек.
На слове «ракушки» Костя невольно вздрогнул: «Дались им эти ракушки».
– На днище корабля, – продолжила Вика, – налипают ракушки. Некоторые из них мелкие, а некоторые очень даже крупные.
Последние слова она не сказала, а процедила сквозь зубы с какой-то злостью.
– Где-то я уже про это слышал. И что же делать с этими ракушками? – спросил Костя.
– Их надо счищать. Безжалостно. Они очень мешают кораблю.
Тут возникла неловкая пауза: Вика, казалось, полностью погрузилась в свои мысли, Костя молчал, не зная, что говорить дальше.
– Слушай, Вик, – набрав воздуха в грудь, сказал он, – о чем мы вообще говорим? У нас других тем, что ли, нет?
– Есть, конечно, – вышла из задумчивости Вика и засмеялась.
– Ну так предлагай, – улыбнулся Костя.
– Я?
– А должен я?
Он почти ничем не рисковал. Тем более они уже слегка выпили. Он неожиданно привстал, взял ладонями Викино лицо и поцеловал ее в губы. Отстранился на секунду, но, увидев ее покорно закрытые глаза, поцеловал еще раз. На этот раз ее губы ответили. В голове у него что-то закружилось и стало глубоко все равно: русские, нерусские, акция, провокация.
XXX
Они вышли из квартиры, когда начало темнеть. У Вики еще шумело в голове от вина, и она шла, чуть прижимаясь к Косте, но он не возражал – ему нравилось.
– Слушай, Кость, – неожиданно замерла она в дверях. – Я все хотела тебя спросить, а ты кем работаешь-то?
«Врать – не врать?» – судорожно запульсировал Костин мозг.
– Я? Ну, скажем, тренером.
– Каким тренером? – удивилась Вика.
– По единоборствам. Ну, знаешь, самбо, дзюдо немного.
– А-а...
Вика помолчала, а затем усмехнулась и несколько панибратски хлопнула по плечу Костю и добавила:
– Научишь приемчику какому-нибудь?
Ее усмешка и вопрос говорили о том, что она знает правду – Костя такие вещи ловил на лету и быстро переиграл сделанный ход.
– А по совместительству собираю факты по делу Оганесяна, – добавил он.
– Ах, вот в чем дело, – несколько фальшиво удивилась Вика.
Ее удивление убедило его в том, что он не напрасно поправился.
– Да, вот так, – сказал Костя. – У всех своя работа.
– Не страшно? – спросила Вика.
– После Оганесяна? Ну немного. Но волков бояться – в лес не ходить.
На этом тема была закрыта.
Пройдя пару сотен шагов, они натолкнулись на Бублика, Димона и еще какого-то типа, которого Костя видел на тусовке у Геныча. Бублик на Костину память не надеялся и потому заново представил того:
– Плинтус.
– Здоров, – пожал тот Костину руку и подмигнул Вике: – Привет, красавица. Бобик не шебуршит?
– Не, спать завалилась еще днем, – отозвалась та.
«Зачем Бублику знать о Викиной бабушке? – подумал Костя. – Фигня какая-то».
– Ну что? – громко спросил Бублик, обращаясь ко всем. – Пошли?
