Джейн поразилась, обнаружив в обеденном зале одного из колледжей настоящую сегрегацию: выпускники Итона сидели за одним столом, окончившие колледж в Харроу — за другим, прошедшие обучение в менее привилегированных частных заведениях — за третьим, и, наконец, выпускники государственных высших заведений и все остальные — за последним. Для американцев, столько лет боровшихся за всеобщее равенство, многое в этой цитадели образования казалось непонятным. Здесь по-прежнему опирались на заслуги предков, считая это достойным. Прошлое здесь было словно разлито в воздухе. Вы могли выглядеть абсолютно современным человеком, знакомым со всеми недостатками преподавания на латыни, и все же наслаждаться, устроившись весьма комфортно в высоких креслах Королевского колледжа, пением мальчиков-херувимчиков в пышных одеяниях времен Елизаветы, когда от их дисканта звенят стекла. Казалось, что прошлое никуда не уходило и будущее тоже осязаемо присутствует в настоящем.
Маркхем слегка расслабился, чтобы эта мысль лучше оформилась. Ходьба стала необходимой встряской для его мозга; он и раньше прибегал к такому способу отдыха. же самом месте и так же часто бездельничал в послеполуденное время, как он. Маркхем знал принципы игры, но в деталях не разбирался. Он не понимал крикетного жаргона, например “квадратная нога”, и никогда не мог оценить как проходит игра. Он прошелся взглядом по рядам зрителей, склонившихся в своих шезлонгах, и подумал о том что сказали бы те люди, которые наблюдали за крикетом сто лет назад, о нынешней Англии. Правда, он сильно подозревал, что так же, как и теперь, большинство считали, что завтра будет незначительно отличаться от сегодня.
Что-то насчет реальности… Реальность должна быть независима от наблюдателя…
Он взглянул вверх. Большое желтое облако низко плыло над серыми башнями, отбрасывая тень на стены церкви Святой Марии. Звон колоколов растекался каскадами звонков в моментально посвежевшем воздухе. Казалось, что облако высасывает тепло из бриза.
Он наблюдал за сжимающимися щупальцами туман? который сопровождал облако и постепенно таял в вышине, и неожиданно понял. Камнем преткновения являло тот, кто мог оценивать явления объективно. Так кто ж он, этот наблюдатель? Уравнения квантовой механики сам по себе ничего не говорили о направлении отсчета времени. После того как измерение выполнено, эксперимент моментально следует рассматривать как нечто генерирующее вероятности. Вся совокупность уравнений подскажет вам, насколько вероятным может оказаться “более позднее событие. В этом заключается суть кванта. Уравнением Шредингера описывались события, которые либо опережали, либо отставали во времени. Только получив доступ к последовательности в любой точке процесса и произведя наблюдения и измерения, удастся зафиксировать направление течения времени. Если в момент наблюдения за частицей установлено, что она находится в положении “л”, то наблюдатель должен слегка подтолкнуть ее. В этом заключается принцип неопределенности Гейзенберга. Нельзя сказать совершенно точно, какой силы толчок получила измеряемая частица от наблюдателя, а потому будущее местоположение ее становится несколько неопределенным. Уравнением Шредингера описывается комплекс вероятностей мест появления ее в следующий раз. Комплекс вероятностей был найден с помощью изображения волны, движущейся во времени вперед. В соответствии с этим комплексом частица может появиться в будущем в различных точках множества. Волна вероятности… Старинное изображение движения частицы по аналогии с бильярдным шаром некорректно, и оно может только ввести в заблуждение. Частица должна оказаться там, куда ее приведет движение, согласно законам Ньютона, но возможны и другие пути. Вероятность их будет несколько меньшей, но тем не менее они существуют. Проблема возникает при повторном доступе наблюдателя к любой точке последовательности и повторном измерении. Он обнаруживает, что частица оказалась в одном-единственном месте, а не распределилась между различными вероятными местоположениями. В чем же дело? А все дело в том, что он сам себя рассматривает, по существу, ньютоновским наблюдателем — классическим, как говорят в технике.
Маркхем широко улыбнулся, поворачивая на Кингз-Парейд. В этом аргументе скрыта ловушка. Классического наблюдателя не существует. Все в мире подчиняется квантовой механике, все движется в соответствии с волнами вероятностей. Поэтому обладающий массой экспериментатор, к которому никто не прикасался, отталкивается в обратном направлении. Он получает от затронутой частицы толчок с известной неопределенностью, а следовательно, он также подчиняется законам квантовой механики, является ее частью. Эксперимент оказался шире и сложнее, чем просто идея последствия. Можно говорить о втором наблюдателе, с большей массой, чем у первого, но это только усложнит проблему. В итоге возникает мысль считать ВСЮ ВСЕЛЕННУЮ “наблюдателем”, в результате чего могла быть создана самодовлеющая система. Значит, придется рассматривать ни больше ни меньше проблему одновременного движения всей Вселенной, не разделяя это на отдельные, удобные для решения эксперименты.
Еще одна формулировка проблемы: что заставило частицу появиться именно в данной точке? Почему она приняла именно это, а не любое другое из множества возможных положений? Создается такое впечатление, что для Вселенной существуют различные пути развития, но что-то заставляет ее двигаться только каким-то одним конкретным.
Маркхем остановился полюбоваться головокружительной высотой собора Святой Марии. На фоне синего неба выделялась голова какого-то студента, наклонившегося к краю крыши.
Так что послужило бы соответствующей аналогией?
Появление пучка тахионов порождало такую же проблему. Если идея Маркхема правомерна, то при этом так же возникала волна вероятностей при перемещении вперед и назад во времени. Если создать парадокс, то эта волн: распространится по замкнутому контуру, в итоге вся система с ошеломляющей быстротой приобретет свойств; безумной — она никак не сможет определиться со сбой-состоянием. Нечто должно порождать что-либо одно. А нет ли и здесь аналогии, чего-то вроде неподвижного наблюдателя, который направляет движение времени скорее вперед, чем назад?
Если такая аналогия есть, то, может быть, появится ответ и на парадокс. Законы физики должны помочь найти ответ. Однако уравнения немы и безответны, и всегда в таких случаях математика отвечает на вопрос “как?”, а не на вопрос “почему?”. Не придется ли вмешаться неподвижному наблюдателю? Но кто он — Бог? Может быть.
В отчаянии Маркхем затряс головой. Идеи роились в воздухе как пчелы, но он не мог ухватиться ни за одну из них. Он неожиданно зарычал и пошел через проезжую часть улицы наперерез велосипедистам к магазину “Боуз энд Боуз”.
Выбор книг становился скудным, в издательском деле назревал кризис, книгопечатание отступало перед натиском телевидения. Он обратил внимание на женщину, сидевшую за кассой. Вполне сексуальна. Однако, к своему неудовольствию, Маркхем вынужден был признать, что она слишком молода для него. Он подходил к тому этапу жизни, когда амбиции почти всегда перевешивают зону вероятного успеха.
История с тахионами по-прежнему занимала его, когда он шел домой через Кавендиш-авеню и дальше, мимо бассейнов. Покрытый дерном участок, по каким-то причинам еще в древности названный Землей Ламмы, как бы парил во влажном воздухе полудня. Везде царила неподвижность; словно добравшись до вершины из зимнего провала и отдыхая после трудного подъема, год готовился к началу спуска. Маркхем повернул на юг к Гранчестеру, где все еще продолжалось строительство ядерного реактора. Казалось, что из-за бесконечных задержек никогда не закончится изготовление этого приплюснутого гигантского шарика для пинг-понга, под которым будет кипеть атомный котел. Лужайки вокруг образовывали пасторальный уголок. Коровы, жавшиеся в чернильную тень деревьев, помахивали хвостами, отгоняя мух. Доносившиеся звуки — бормотание голубей, гудение самолета, жужжание и легкое постукивание — навевали сонливость. Воздух был насыщен запахами чертополоха, тысячелистника, пижмы и амброзии. В пышной траве неожиданно ярким ковром расцвели колокольчики, желтела ромашка, разливался ярко-красной краской сочный цвет, воспетый литературой.
Когда он явился домой, Джейн читала. Они, не спеша, занялись любовью в тесной спальне наверху, увлажнив потом простыни. В сонном мозгу Маркхема промелькнул образ женщины из “Боуз энд Боуз”. Пахло мускусом. Длинный день тянулся до десяти вечера, прихватив солидный кусок от ночи. Проверяя свои расчеты при бледном предзакатном свете, Маркхем подумал, что кто-то на этой планете платит за такие длинные летние дни тяжелой монетой морозных зимних ночей. “Копятся долги”, — подумал он. И вечером, читая о всеразрастающемся цветении океана, он почувствовал преддверие расплаты.
Глава 16
Гордон опаздывал на заседание сенатского комитета факультета. Неожиданно перед ним возник Бернард Кэрроуэй.
