Подойдя к двери и сверившись с номером, она собиралась уже было постучать, как вдруг дверь распахнулась. Лаура едва успела отскочить в сторону, и на галерею выбежала молодая женщина в черном шелковом платье с бледно-голубым поясом. Ее туалет был в беспорядке, а на лице застыло выражение ужаса. Огромные темные глаза встретились с глазами Лауры, и молодая женщина прочла в них мольбу о помощи.
– Сударыня... – начала было она.
Но тут же из глубины комнат раздался разъяренный голос:
– Убирайся! И чтоб я тебя больше никогда не видел, слышишь? Никогда в жизни! Неблагодарная тварь, ты еще об этом пожалеешь!
Незнакомка с криком бросилась бежать по галерее, а на пороге появился кипящий от гнева Давид в расстегнутой на груди рубашке. Его вид был настолько страшен, что Лаура едва не последовала примеру молодой женщины, но художник уже заметил ее.
– Мисс Адамс! – воскликнул он, тщетно пытаясь отдышаться. – Какая неожиданность!
– Прошу простить меня, я пришла не вовремя. Я навещу вас в другой день.
Лаура дрожала, глядя в его искаженное яростью лицо. У нее оставалось только одно желание – поскорее убежать из этого странного пустынного места. Крики черноглазой незнакомки не привлекли ничьего внимания. Неужели на этаже больше никого нет? Или все привыкли к тому, что из мастерской Давида доносятся женские крики?
Но бежать было поздно, и Лаура медленно переступила порог просторной комнаты. Яркий свет падал из больших окон и освещал весьма живописный беспорядок. Изящная дорогая мебель стояла вперемешку с принадлежностями для рисования, на стене висели великолепный ковер и картины самого Давида. Еще одна картина стояла на подрамнике, и Лаура узнала в женщине на портрете ту, что только что выбежала из мастерской. Художник изобразил ее на фоне занавеса глубокого красного цвета, подчеркивавшего черное платье, бледно-голубые ленты и нежный цвет кожи. Женщина была настоящей красавицей, и Лаура не удержалась от вопроса:
– Кто это?
– Одна идиотка. Уверяю вас, она не представляет ни малейшего интереса!
Не представляющая ни малейшего интереса? Неужели? Лаура плохо разбиралась в живописи, но надо было быть слепой, чтобы не увидеть, что кистью водила рука влюбленного. Ей захотелось разузнать побольше:
– Но даже у идиотов есть имя, не правда ли? Мне хотелось бы его услышать.
Давид пожал плечами:
– Ну, если вам так хочется... Это гражданка Эмилия Шальгрен. Она дочь художника Жозефа Верне, сестра Карла. Ее детство прошло здесь, в этих стенах. Она вышла замуж за архитектора Шальгрена, который был на двадцать лет старше ее, но очень богат... И который поторопился эмигрировать, как последний трус, бросив здесь жену и ребенка.
– Она не захотела уехать с ним?
– Нет. Эмилия, конечно, глупа, но она разделяет наши взгляды на свободу. Однако после 10 августа она испугалась. Карл и его семья уехали в Аньер, а Эмилия отправилась к своей подруге Розали Фийель в Пасси. Там она, видите ли, чувствует себя в безопасности... Но это же смешно! Здесь, под моей защитой, ей нечего было бы бояться. Поразительно! Позировать мне она согласна, а переехать сюда – ни за что. Я уговаривал ее как только мог – и все безрезультатно.
Смятые подушки на красном диване весьма красноречиво свидетельствовали о тех методах, которыми воспользовался мастер. Женщина явно отчаянно сопротивлялась...
Лаура заметила у стены набросок статуи. Давид изобразил гигантского размера мужчину, опирающегося одной рукой на дубину. В другой руке исполин держал женскую фигурку, изображающую Свободу с крыльями. На лбу статуи было написано «Свет», на груди «Природа» и «Правда», на руках «Сила», а на кистях «Работа».
– Что это такое? – спросила Лаура, радуясь возможности сменить тему.
– Проект статуи для Нового моста. Она заменит конное изваяние деспота, который давно уже мозолит всем глаза. Статуя будет пятнадцати метров в высоту, а постамент я сделаю в виде огромной горы.
– На мосту? Но он не выдержит такой тяжести!
– Ерунда! Мост будет расширен за счет камней от собора Парижской Богоматери, который я снесу, как и все остальные храмы, возведенные во славу пресловутого бога.
Лаура содрогнулась. На этот раз ей все стало ясно. Этот человек был сумасшедшим! Гений Давида – а в своей гениальности художник не сомневался – привел его к мании величия. И молодая женщина не удержалась.
– Я знаю, что вы отрицаете бога, – сказала она. – Но мне кажется, что люди должны во что-то верить. Вы не согласны со мной?
– Они будут верить в Свободу, Братство, Прогресс. А если им все же понадобится идол, то им станет Робеспьер – самый великий человек из тех, кто ступал по этой земле!
– Вы хотите сказать, что с молитвами следует обращаться к нему? Мне как раз есть о чем попросить...
– Неужели вы нуждаетесь в помощи? Расскажите же мне все!
Давид взял Лауру за локоть и повел ее к дивану, но она ловко увернулась и села в кресло.
– В помощи нуждаюсь не я, а моя подруга, которая мне дороже сестры. Именно она приютила меня, когда я приехала в Париж. Я собиралась остановиться у моего единственного родственника адмирала Джона Поль-Джонса, но едва успела переступить порог дома, как он умер на моих глазах. Это самая нежная, самая... спокойная женщина из всех, кого мне приходилось встречать! С тех пор как она ушла со сцены, она занимается только своими цветами и садом. Именно там ее позавчера и арестовали...
– Так она актриса? Из «Театра Нации»?
– Нет. Моя подруга пела в «Итальянской опере». Ее зовут Мари Гранмезон. Возможно, вы с ней знакомы? – добавила Лаура.
Она пристально вглядывалась в лицо художника, но прочла на нем лишь безразличие и презрение.
– Я никогда не любил оперу, а тем более «Итальянскую оперу». Там всегда царили порок и разврат. Именно там щеголи из Версаля выбирали себе наложниц, как на рынке рабов.
– Вероятно, именно поэтому Мари покинула театр, – негромко заметила Лаура. – Она купила дом за городом и уже много лет живет там...
– И у нее нет любовников? Ни за что не поверю!
– Любовник у нее был единственный, но и он уехал из страны.
– А, кто-то из этих трусов-эмигрантов! Как его имя?
– Жан де Бац, неужели вы не слышали об этом? Ведь у вас наверняка есть общие друзья...
На неприятном от природы лице Давида появилось агрессивное выражение.
– В наше время мнение «друзей» не может служить достойной рекомендацией. Эта женщина связалась с опасным человеком. Мне он никогда не нравился, а теперь он начинает мешать Робеспьеру.
Лаура резко встала, на ее нежных щеках вспыхнул гневный румянец.
– Связалась? Это что, новое слово, которым революция обозначает любовь? Любовь Мари чиста и благородна! Она отказалась от блестящей театральной карьеры ради жизни скромной и простой...
– Как трогательно! К сожалению, моя дорогая, я вынужден вас разочаровать. Ваша подруга меня не интересует, и у меня нет причин заниматься ее судьбой, если только вы не...
– Я не из таких женщин, – с презрением бросила Лаура. – Меня привела к вам искренняя привязанность к этой ни в чем не повинной женщине. Мне казалось, что вы верны на деле великим словам – Справедливость, Добродетель, Солидарность... А вы со мной торгуетесь, как барышник со шлюхой! У нас в Бостоне так не поступают!
Лаура развернулась и стремительным шагом направилась к двери, но Давид схватил ее за руку.
– Ну, не сердитесь! Вы неправильно меня поняли, потому что не дали мне договорить. Я собирался сказать – если вы не согласитесь мне позировать. Мне очень хочется написать ваш портрет. Женщина свободной Америки! Картина может стать гвоздем следующего Салона!
– У меня нет ни малейшего желания быть гвоздем чего бы там ни было. Я хочу лишь одного – чтобы
