только ее: вы убьете и ее детей, и детей ее детей.
— Это рыба, — огрызнулся мальчишка. — Какое мне, к черту, дело?
— Белые акулы очень редки, им даже грозит исчезновение. Я предлагаю вам сделку. Вы отпустите акулу…
— Да пошел ты! — закричал парень с удочкой. — Я тут надрываюсь…
— …а я опубликую ваши имена в газете и сообщу, что вы помогли институту. Вы заработаете куда больше, чем если просто ее убьете.
— Даже не проси. — Удильщик бросил через плечо: — Сдай еще, Джимми. Она снова тянет леску.
Парень у консоли снова дал задний ход, и Чейс увидел, что угол наклона лески увеличился — лодка приближалась к акуле.
— Па, — сказал Макс. — Мы должны что-то сделать.
— Угу, — промычал Чейс, облокачиваясь на фальшборт и чувствуя, как внутри закипает ярость.
Вопрос заключался в том, что он не мог ничего сделать, во всяком случае легально: мальчишки не нарушили никакой закон. Однако он знал, что если позволит им убить акулу, то никогда не простит себе этого. Он повернулся и спустился вниз.
Когда Чейс вернулся, он нес маску и ласты, а к поясу были пристегнуты кусачки.
— Господи, Саймон, — выдавил из себя Длинный с ходового мостика.
— Где она, Длинный? Тот ткнул рукой:
— Там, ярдах в двадцати, но ты же не…
— Она так устала и ошеломлена, что не обратит на меня внимания. Меньше всего она сейчас хочет кого-то съесть.
— И ты, конечно, в этом уверен?
— Конечно, — ответил Чейс, выдавливая улыбку и надевая ласты. — По крайней мере, я на это надеюсь.
— Па! — взмолился Макс, когда до него вдруг дошло, что собирается делать Чейс. — Не надо…
— Не волнуйся, Макс.
Чейс опустил маску на лицо и спиной вперед опрокинулся через фальшборт.
Штурвальный лодки с подвесным мотором увидел всплеск, когда Чейс свалился в воду, и закричал:
— Эй! Какого черта он собрался делать?
— То, что ты уже давно должен был сделать, — сообщил Длинный.
Парень поднял дробовик и взвел курок:
— Пусть вернется, или…
— Убери эту штуку, говнюк малолетний, — приказал Длинный голосом скучным и тяжелым, как кирпич, — или я поднимусь к тебе и заставлю ее сжевать.
Мальчишка посмотрел на огромную темную фигуру, словно башня возвышавшуюся на ходовом мостике лодки, куда более крупной, чем их собственная, и опустил ружье.
Чейс нашел леску, тянущуюся с лодки рыбаков, и проследил взглядом ее направление, пока не увидел акулу. Он сделал три или четыре глубоких вдоха на поверхности, задержал дыхание и отработал ластами вниз.
Акула прекратила сопротивление, потому что первыми рывками она запуталась в стальном поводке, а потом и в леске и сейчас была обмотана моноволоконными нитями, врезавшимися в ее плоть. Она лежала на боку, возможно, отдыхая перед последней тщетной попыткой вырваться, а может быть, уже обреченно готовая к смерти.
Чейс подплывал к ней, оставаясь в стороне от спутанной лески до тех пор, пока не смог дотянуться до акульего хвоста рукой.
Прежде он никогда не плавал в открытом море с большой белой акулой. Он обычно смотрел на них из защитной клетки, касался хвоста, когда они проносились снаружи мимо решетки, преследуя подвешенную приманку, наслаждался их мощью, но никогда не оставался с могучим хищником один на один.
Чейс позволил себе краткое прикосновение к гладкой как сталь шкуре на акульей спине, затем провел рукой «против шерсти», против зерна зубчатых составляющих кожи, — чувство было такое, словно он потерся о наждачную бумагу. Он нашел свой буксировочный крючок с крошечным передатчиком, все еще надежно закрепленный в шкуре за спинным плавником. Потом он нагнулся над акулой: ее глаз смотрел на него без страха или враждебности, но с пустой и безмерной отстраненностью.
Акулу обвивали шесть петель — стальная и пять моноволоконных, начиная с хвоста и до самых грудных плавников. Чейс завис над акулой, почти лег ей на спину, снял с пояса кусачки и одну за другой перерезал петли. Как только очередная группа мышц торпедообразного тела ощущала свободу, она начинала дрожать и пульсировать. Когда Чейс разрезал последнюю петлю, акула развернулась вниз, удерживаемая только проволокой во рту, которая вела к крючку в глубине брюха. Чейс сунул руку в акулью пасть и щелкнул кусачками.
Акула была свободна. Она начала погружаться вниз головой, и на мгновение Чейс испугался, не умерла ли она: прекращение нормального движения могло лишить жабры кислорода и таким образом задушить ее. Но потом хвост дернулся из стороны в сторону, акула перевернулась и открыла рот, когда вода заструилась в жабры. Она сделала круг, не выпуская Чейса из виду, и устремилась к нему.
Она приближалась медленно, неумолимо, ничуть не возбужденная и не испуганная; пасть была полуоткрыта, а хвост мощно толкал ее вперед.
Чейс не развернулся, не устремился прочь и не попятился. Он остался лицом к акуле, наблюдая за ее глазами и зная, что единственным предупреждением о неизбежном нападении будет поворот ее глазных яблок — инстинктивная защита от зубов и когтей жертвы.
Он услышал, как застучала кровь в висках, и почувствовал в конечностях выброс адреналина.
Акула приближалась к голове Чейса до тех пор, пока между ними не осталось всего четыре фута, потом вдруг перекатилась на бок, показывая снежно-белый живот, распираемый плодом, и ушла вниз, как истребитель на вираже, исчезнув в сине-зеленой глубине.
Чейс смотрел ей вслед, пока акула не скрылась из виду. Тогда он всплыл, жадно вдохнул несколько раз и направился к лодке. Подтянувшись из воды и усевшись на перекладине трапа, чтобы снять ласты, он отметил, что транец институтской лодки навис над корпусом посудины рыбаков, и услышал, как Длинный говорит:
— Значит, договорились, да? Версия такая: вы зацепили акулу, увидели, что она меченая, и сообщили нам. А мы расскажем газетчикам, какие вы образцовые граждане.
Хмурые парни стояли на корме, и один из них сказал:
— Ладно, о'кей…
Длинный посмотрел вниз, увидел, что Чейс поднимается на борт, и дал задний ход.
— Спасибо, — обратился он к рыбакам. Саймон отдал Максу ласты и поднялся через дверцу фальшборта.
У Макса был злой вид.
— Па, ты свихнулся, — сказал он. — Ты не мог…
— Рассчитанный риск. Макс, — ответил Чейс. — С дикими животными всегда так. Я был уверен, что она меня не укусит: я заключил, что стоит рискнуть — попытаться спасти жизнь этой акульей мамы.
— Но предположим, что ты ошибся. Неужели жизнь акулы можно сравнивать с твоей?
— Ты неверно рассуждаешь. Суть в том, что я знал, что должен это сделать. В Библии, может, и говорится, что человек — хозяин над животными, но это не значит, что у нас есть право стирать их с лица земли.
Макс стоял на краю выступающего вперед настила, а Чейс — позади него на баке. Они пересекали глубоководный участок между островами.
Внезапно Макс закричал:
— Па! — и указал вниз, на воду.
