одна мертвая птица. Чейс поднял ее из воды. Она оказалась молодой крачкой; из тела были вырваны крылья.
— Кто бы это ни сделал, — заметил Чейс, осторожно опуская птицу обратно в воду, — он сделал это просто так, ради удовольствия.
Он повернул лодку на восток, к их острову.
На полпути к дому, скользя по длинным мягким волнам, они увидели, что к ним направляется крупный, медлительный и широкий катер. В его передней части размешалась небольшая рубка, по обеим бортам на тяжелой открытой корме имелись фишбалки. Когда суда расходились бортами, капитан катера просигналил сиреной, высунулся из двери рубки и помахал рукой. Чейс махнул в ответ.
— Кто это? — спросил Макс.
— Лу Симе. Он предоставляет катер под фрахт. Вероятно, только что отвез доктора Мейси и ее морских львов… Должно быть, подобрал их на пристани Нью-Лондона.
В кильватер за грузовым катером шел другой, пока еще на расстоянии в четверть мили, но быстро приближавшийся. Это была щеголеватая посудина для спортивной рыбалки с открытым мостиком и выносными площадками для лова. Приблизившись, катер сбавил скорость, и человек на мостике знаком показал Чейсу, что хочет поговорить.
Чейс выключил передачу и положил «Уэйлер» в дрейф.
— Держись крепче, — велел он Максу. — Эти штуки поднимают вокруг себя гору воды.
Когда рыбачий катер остановился, его высокий корпус закачался; в стороны стремительно пошли волны. Чейс ухватился покрепче, пока «Уэйлер» валяло с борта на борт; Макс зашатался, а потом полусел- полуупал на переднюю банку.
— Я тебя искал, Саймон, — крикнул человек с мостика. — Мы ловили на блесну у Уоч-Хилла, и я видел мертвого дельфина, бог мой… Он застрял в камнях.
— Дельфина? — уточнил Чейс. — Ты уверен, что не акулу, а именно дельфина, морскую свинью?
— Думаешь, я не отличу дельфина от акулы? Это была морская свинья. Как Флиппер[16], только моложе, детеныш. Я не мог подойти очень близко, но, кажется, он разодран до костей, как будто кто-то над ним поработал. Я подумал, ты захочешь взглянуть.
— Я тебе признателен, Тони, — сказал Чейс. — Я отправлюсь прямо сейчас. Где он находится?
— Как раз на этой стороне маяка. Что за черт здесь водится, который может поймать и убить морскую свинью?
— Сам гадаю. — Чейс поднял одну из мертвых птиц. — Может, тот же самый, что откусывает головы чайкам.
«А может, — подумал он, — тот же, что убил двух аквалангистов».
— Ладно… Во всяком случае, если вычислишь, позвони мне.
— Хорошо.
— Это твой парень?
— Ага, — ответил Чейс. — Макс… Капитан Мадейрас.
Макс махнул рукой, а Мадейрас предложил:
— Как-нибудь летом приезжай ко мне поработать. Получишь степень доктора Как-платить-за-свой- ленч.
— Спасибо, — сказал Макс, — но у меня мало опы…
— Ерунда. Хуже, чем бестолковый Бобби, все равно быть невозможно. — Мадейрас засмеялся, указывая на корму судна. Потом толкнул от себя рычаг газа, катер прыгнул вперед; два винта вырыли в воде глубокую яму.
На корме стоял подросток, выглядевший больным и несчастным.
19
Бобби Тобин решил: шансы, что он бросит все в течение следующих пяти минут, весьма велики. С каждым вдохом на него обрушивался смрад крови, рыбьих потрохов и выхлопа от дизеля, и приходилось непрерывно сглатывать, чтобы удержать подступающую к горлу желчь. Каждый раз, когда в корму ударяло настигающее море, мальчик ощущал, как желудок падает в пятки, а потом взлетает вверх, словно стремясь вырваться через затылок.
Бобби знал, что потом почувствует себя лучше, он не хотел все бросать — не собирался, категорически отказывался все бросать: капитан Мадейрас не дал бы ему после забыть об этом. Каждого клиента, поднявшегося на борт, капитан попотчует рассказом, как Бобби повис на фальшборте, оставив завтрак морю; он вспомнит назидательные истории о салагах, подростках, отпускниках, протестантах и детях, у которых слишком легкая жизнь.
Бобби поднялся с колен, стараясь не касаться окровавленными руками рубашки или блестящего белого фибергласа, перегнулся через борт и несколько раз глубоко вдохнул чистый воздух — воздух без вони дизельного топлива и мертвой рыбы. Позади виднелся остров Оспри, за ним — мыс Напатри, а совсем далеко — водонапорная башня в Уотерборо.
— Эй, придурок, — позвал с мостика Мадейрас, — тебе никто не давал команду на перерыв. Смой с палубы дерьмо, пока не засохло.
— Есть, сэр, — откликнулся Бобби, всосал последний глоток воздуха и повернулся лицом к месту резни на юте. Он уже очистил десять больших рыбин — соскоблил чешую и выпотрошил, а каждую тушку завернул в газету, — и еще двадцать ожидали его в садке на правом борту.
Зачем этим рыбакам тридцать рыб? Они не съедят больше одной или двух, продать остальных негде: нынешним летом столько рыбы, что лавочники могли заработать на ней, только если бы брали у поставщиков бесплатно, — и не было даже уверенности, что рыбу удастся всучить в подарок друзьям.
Трофеи, вот и все. Эмблема мужественности.
С дюжину чаек висели над волной от катера, криком торопя Бобби продолжать работу.
Он взял ведро для забора воды с привязанной к дужке шестифутовой веревкой, подошел к открытому кормовому транцу, крепко ухватился свободной рукой, перегнулся и бросил ведро в море. Ведро ударилось о воду, подпрыгнуло, накренилось, сразу наполнилось и своим весом дернуло Бобби, почти вытащив его за борт. Напрягшись, тот потянул веревку, поднял ведро наверх, выплеснул воду на палубу и соскоблил щеткой следы высыхающей крови и чешую, сбрасывая их в море через транец и шпигаты.
Чайки закрутились колесом над вновь окровавленной водой, потом бранчливо раскричались, не обнаружив очередных кусков мяса.
Бобби отшвырнул ведро, опустился на колени, вынул из футляра на поясе разделочный нож и сунул руку в садок за следующей рыбиной. Он вскрыл ей жабры, чтобы спустить кровь, затем разрезал брюхо от глотки до хвоста, залез в брюшную полость, вытащил потроха и выбросил их за транец.
Чайки яростно пикировали; сразу две ухватились за один и тот же кусок рыбьих внутренностей и взлетели, хлопая крыльями, крича и растягивая резиноподобные потроха.
Бобби шлепнул рыбину на бок и начал счищать ножом чешую, проклиная себя, отца, Мадейраса и судьбу.
Боже, как же он жалел, что не отправился в летнюю школу вместо этой работы. Отец предложил ему выбор: идти на летнюю учебу либо на оплачиваемую работу. При нынешнем экономическом положении найти рабочее место было не проще, чем зубы у гуся: выпускники колледжей фасовали товары для бакалейщиков, а учащиеся школ предпринимательства прислуживали в барах. Бобби отказали в найме везде, начиная с Музея тайн порта и кончая Уотерборской эспланадой. Он уже собирался начать обзванивать летние школы, когда отец вдруг вспомнил, что Мадейрасы у него в долгу.
Отец Бобби оплатил операцию по замене бедренной кости своему садовнику Мануэлю, не имевшему медицинской страховки. Как-то раз тот обмолвился — у его брата Тони только что свалился с гепатитом
