Флобер Мопассану, но из этого ничего не вышло, так как я сама в советы не верю. Она уехала и скоро вышла замуж.
В то время я уже ходила по утрам к миссис Тум, а вечерами читала книги из библиотеки: романы, критику, историю, философию, антропологию, психологию... Успех в новом языке, как известно, бывает ступенчатым: неделю - ничего, и вдруг - толчок и тебя выталкивает из тупости и рассеянности в понимание и овладение новыми формами. Так было и со мной.
Миссис Тум искала секретаршу, но не совсем обычную. Она искала секретаршу для своей личной корреспонденции. Переписку она вела на четырех языках, и среди людей, которым она писала, были Альберг Швейцер, Гарри Купер, два сенатора, Фуртвенглер, Нобелевский лауреат по ядерной физике, вдова известного французского философа и какой-то русский изобретатель, живший в Лондоне. Она спросила меня, могу ли я печатать на французской машинке? - Могу, - ответила я. - А на русской? - Тоже могу. Она удивилась и обрадовалась, потому что до этого не знала никого, кто бы мог печатать на русской машинке. Машинка была немедленно куплена. 'А как насчет немецкой машинки?' Подумав немного, я сказала, что и это возможно, если она мне сначала продиктует письмо. Об английской она не спросила, решив, что я не могу же не знать таких простых вещей. В первый же день мне попалось, среди других бумаг, письмо Швейцера, где он благодарил миссис Тум за присылку крупной денежной суммы на перекрытие одного из бараков для прокаженных. Это был барак, которым, как я поняла, миссис Тум специа-льно занималась. Теперь вместо соломы положили железо. Миссис Тум только что вернулась из Африки и не могла примириться с тем, что этот барак крыт соломой.
На второй неделе пришел фотограф, который принес ей три катушки проявленных снимков, снятых ею в Ламбарене. Я помогла установить экран, окна занавесили, и мы сели с ней смотреть фильм - она беспокоилась, все ли в порядке. Но оказалось, что фотограф нечаянно вклеил в ее ленту какого-то чужого слона.
- Откуда вы взяли этого слона? Из чужой катушки? Львы - мои, бизоны мои, а слона у меня не было. Уберите слона. Отдайте его тому, кому он принадлежит. Мне чужие слоны не нужны.
Прокаженные. Швейцер. Она с прокаженными. Она со Швейцером. Я спросила, как она доехала до них. Был ли у нее автомобиль или самолет?
- Прилетела в Африку, взяла такси и доехала, - сказала она.
На третьей неделе в гости к ней пришли ее внуки. Курносенькие, бледные, они сказали: 'Здравствуйте, бабушка' - и остановились в дверях, копая в носу.
- А! - сказала она. - Вы завтракали?
- Да, но мы голодные, - ответили внуки.
- Раз вы завтракали, вы не голодные, - сказала бабушка. - Мы поедем сейчас смотреть Эмпайр Стэйт Билдинг. - Она пояснила мне, что полтора года тому назад она обещала их сводить туда, но все не было времени.
- Мы голодные, - повторили внуки.
Я отложила письмо, которое печатала (Фуртвенглеру, подтверждавшее обещание какой-то стипендии молодому флейтисту), и спросила, не могла ли бы я дать им по стакану молока и по булочке?
- Никаких булочек. Они все врут. Я поведу их теперь на Эмпайр Стэйт Билдинг.
И они ушли. А когда они вернулись и я спросила мальчиков, получили ли они удовольствие (сама я туда ходила раза три и глаз не могла оторвать от нью-йоркского горизонта), они ответили:
- Нет, не получили, потому что мы были голодные.
Миссис Тум мною была довольна. Русскому изобретателю я сочиняла письма сама, на новеньком Гермесе:
'Уважаемый Семен Петрович!
Сумма, которую Вы с меня требуете для Ваших опытов по очищению морской воды от соли, слишком велика. Я посылаю Вам сегодня (через банк) ровно половину. Что касается залежей марганца на Северном полюсе, то для этой экспедиции необходимо заручиться согласием канадского правительства: я в конце месяца буду в Оттаве и там постараюсь переговорить с премьер-министром о Вашем проекте...'
- А он не жулик?
- Он - мой старый друг, - возмущенно ответила она.
- Не премьер-министр, а Семен Петрович.
- Не думаю. - Наступило молчание.
- Какие красивые имена у вас, у русских, - сказала она мечтательно. Семен Петрович! Прелестно!
Семен Петрович писал ей письма от руки, писарским почерком, называя ее 'высокочтимой мадам'. Я однажды намекнула, что было бы хорошо, если б он прислал свою карточку по фотографии мы могли бы наверное составить себе мнение об этом человеке, который начинал меня беспокоить.
- Как вы самоуверенны! - сказала миссис Тум. - Уж не считаете ли вы себя физиономисткой? Думаете по фотографии узнать характер человека?
Я стала выражаться осторожнее, когда дело касалось Семена Петровича. Но постепенно я начала замечать, что миссис Тум беспокоит что-то. Наконец состоялся следующий разговор:
- А по-итальянски вы можете? Я думала несколько секунд и решила ответить правду:
- Данте могу читать только со словарем.
- Данте Алигьери, 1265-1321, - безучастно сказала она. Четыре раза в год я посылаю одной сиротской школе в Калабрии продукты и вещи... А по-шведски?
- По-шведски чуть-чуть. Вышло так, что это оказалось по-норвежски.
- По-норвежски? Кому нужен норвежский язык, кроме норвежцев?
На это я не знала, что ответить.
Ей был нужен шведский язык, потому что у нее был свой кандидат на Нобелевскую премию, и она время от времени напоминала о нем секретарю Королевской академии. 'Кто?' - и я начала в уме перебирать имена.
- Не писатель. Химик!
И вдруг замечательная мысль осенила меня:
- Но, миссис Тум, - сказала я, - по-шведски надо совсем другую машинку, там а и о с такими кружочками, вроде дырочек. Без них ничего напечатать нельзя. Должны быть кружочки.
- Соедините меня с Гермесом, - сказала она, указывая на телефон. - Они завтра же пришлют шведскую машинку.
'В ней есть частица мирового абсурда, - думала я, - как и во мне самой. Значит, мы чем-то похожи. То, что я здесь, - тоже есть абсурд и, значит, - часть мирового абсурда. И я должна со своим собственным абсурдом как-то ужиться с чужим абсурдом. Уместиться в нем'.
Это уже было когда-то, когда мне необходимо было 'улечься в чей-то абсурд', 'уместиться в нем' и со всем мировым абсурдом попасть в ногу. Когда? Когда мне в московском гастрономическом магазине дали бутерброд? Или когда в день взятия Берлина я смотрела, как д-р Серов вынимает из моего уха щипчиками кусочки серого вещества?
Иногда после завтрака миссис Тум не отпускала меня. Бывали дни, когда она держала меня до вечера. Изредка приходили ее знакомые старушки и пили коктейли, и тогда в ее голосе появлялись угрожающие нотки.
- Прелестная квартира! Прелестные коктейли! Прелестная секретарша! ворковали старушки.
- Я вашего мнения не спрашиваю. Пейте и закусывайте. Для этого вас позвали.
После месяца моей paбoты у нее миссис Тум пригласила меня в японский театр Кабуки. И когда я при выходе из театра поблагодарила ее, она удивленно подняла брови:
- Но ведь это кончилось, прошло, что же об этом говорить?
Весной она предложила мне план: все бросить, ликвидировать квартиру и ехать с ней в Нью-Хэмпшир, где у нее имение. Там мы будем разводить розы.
Нет, на это я не была согласна.
- Ну, не розы, - сказала она. - Тюльпаны.
Но я отказалась и от тюльпанов.
Она всхлипнула раза два, но размякла только на минуту. В следующую она уже говорила со мной тоном вахмистра с рядовым:
