растрескались.
— Сейчас я тебе кое-что объясню, по старой дружбе, — заявил он. — Я много чем занимаюсь: у меня с дюжину траулеров, рыбообрабатывающие заводы в Нью-Иберия и Морган-Сити, рыбные рестораны в Лафайете и Лейк-Чарльз, ночные клубы и эскортное агентство. Я не нуждаюсь в услугах отребья типа Эдди Китса. Но по делу мне приходится общаться с кучей народу — евреями, итальяшками, шлюхами, у которых мозги растут между ног, и прочим сбродом.
В Новом Орлеане у меня сидит юрист по трудовому законодательству — он мне на хрен не нужен, но я плачу ему пять штук, чтоб народ не толпился. Может, многие, кому я плачу, мне не нравятся, может, я не всегда знаю, чем они еще занимаются. Бизнес есть бизнес. Если хочешь, я сделаю пару звонков и попробую узнать, кто подослал к тебе Китса и черномазого. Как звали того языкастого парня из «Джека»?
— Забудь. С ним я уже разобрался.
— Вот как, — сказал он, с любопытством глядя на меня. — Молодец.
— Он тоже так решил.
— А что за друг, которому тоже досталось?
— Не имеет значения.
— Ты мне не доверяешь?
— Не в этом дело. Просто не хочу распространяться.
— Дело твое. Ты у меня в гостях. Вот смотрю я на тебя и думаю, как вчера это было: ты склонился над ведром и харкаешь кровью, твоя спина дрожит, а я хоть и вижу все это, все равно молюсь, чтобы ты не вышел на третий раунд. Ты до сих пор не знаешь, но во втором ты так мне двинул по почкам, что я уж думал, хана.
— Ты знаешь, что я нашел тело Джонни Дартеза, когда произошла та катастрофа, ну, в Южном проливе? Потом оно исчезло.
Он засмеялся, отрезал кусок колбаски, положил его на сухое печенье и протянул мне.
— Я только что поел.
— Ну и что?
— Я не голоден.
— Возьми, иначе я обижусь. До чего упертый-то, Господи. Послушай, плюнь ты на них всех. Помнишь, я сказал, что мне нравятся далеко не все, кому я плачу. Ты образованный, умный, знаешь, как зарабатывать деньги. Хочешь стать управляющим одним из моих клубов в Новом Орлеане? Будешь иметь шестьдесят штук в год плюс проценты, итого семьдесят пять. У тебя будет шикарная машина, будешь ездить на острова, ну, там, девочки и тому подобное.
— С тобой говорили люди из Департамента по иммиграции?
— Что?
— После того как они арестовали Ромеро и Дартеза за то, что те переправляли в страну нелегалов из Колумбии? Ты должен об этом знать. Об этом все знают.
— Ты про... этих нелегалов?
— А то ты не понял.
— Послушай, если хочешь поговорить о латиносах, это не ко мне. Новый Орлеан кишит ими. Правительству давно пора погрузить их на корабли и отправить обратно.
— Самое странное в этом аресте то, что оба явно на кого-то работали. Однако их не посадили и ни один не предстал пред светлые очи Большого жюри. О чем это может говорить?
— Ни о чем. Мне плевать на этих парней.
— Я полагаю, что они стали сотрудничать с федералами. Если бы они работали на меня, мне бы это явно не понравилось.
— Ты что, думаешь, я стану слушать, что говорят обо мне всякие недоумки? Да я был бы сейчас никто, если бы боялся Управления по борьбе с наркотиками, департамента или засранцев типа этого Майноса Дотрива, которые ни хрена не могут доказать, но вдобавок умудряются пороть чушь газетам и всяким недоумкам, которые это глотают.
Его глаза сверкали, кожа вокруг рта была жесткой и бесцветной.
— Я не понимаю тебя. Я вообще не понимаю, что творится в твоей голове, Бубба.
— Ну, раз так, я не знаю, что, черт подери, тебе еще нужно.
— Взаимопонимание — это улица с двусторонним движением, приятель.
— Вон оно как.
— Именно так. Цитату дарю. Можешь положить в банк. До свидания и спасибо за колбаски.
Я встал, чтобы уйти, и он поднялся вместе со мной; его лицо горело от возбуждения, но по-прежнему ничего не выражало, как акулья морда. Вдруг он ухмыльнулся, встал в стойку и сделал ложный выпад левой в мою сторону.
— Ага, попался! — закричал он. — Без всяких, ты отклонился! Не отрицай.
Я уставился на него.
— Ну что уставился, ладно, я погорячился. А ты молодец, я уже и отвык.
— Мне пора, Бубба.
— Черт, уже? Пойдем-ка, разомнемся. Надо же нам побороться, в конце концов. Вот послушай. Я как-то ходил в карате-клуб в Лафайете, ну, где они дерутся ногами, вроде кенгуру. Ну, вышел я на ринг с одним, тот давай махать и дрыгать в воздухе своими вонючими ногами, и все орут, свистят, типа знают, что он меня сейчас на куски порвет. Ну, я врезал ему пару-тройку раз, и он вырубился, в раздевалку его пришлось нести. Вот так-то.
— Послушай, я давно не тренировался, к тому же мне действительно пора.
— Ерунда. По глазам вижу. Ты же хочешь меня сделать. Ну скажи, ведь не против, а?
— Может быть.
Я еле освободился из медвежьей хватки Буббы, как вдруг через застекленную дверь появилась его жена. Она была моложе его как минимум лет на десять. У нее была смуглая кожа и черные волосы, убранные назад лентой, на ней был пестрый красный с желтым купальник с цветочным рисунком и саронг в тон, повязанный вокруг бедер. В руке у нее была коробка из-под обуви с маникюрными принадлежностями. Она была хорошенькой на тот нежный, непритязательный манер, каковы бывают местные девушки, пока годы и тучность не берут свое. Она улыбнулась мне, уселась в кресло, скрестив ноги, скинула одну сандалию и сунула в рот кусок колбаски.
— Дейв, помнишь Клодетт из Нью-Иберия?
— Ты знаешь, я уже всех позабыл. Шутка ли — четырнадцать лет в Новом Орлеане.
— Ну уж ее мамашу, Хэтти Фоттенто, ты должен помнить.
— А вот это да, — ответил я, глядя прямо перед собой.
— Наверняка ты расстался с невинностью в одном из ее борделей на Рейлроуд-авеню.
— Ты знаешь, этого я тоже не помню.
— Ведь ты и твой брат, вы же разносили газеты как раз в том районе. Что, ни разу не?..
— Да вроде и нет, не помню.
— У нее было два заведения на углу, цветные девочки, — напомнил он. — Мы еще туда ходили бить черномазых, а потом снимали бабу за пару баксов.
— Бубба иногда грубо выражается, я к этому привыкла. Пусть это вас не смущает.
— Да меня и не смущает.
— Я не стыжусь своей матери. У нее было много хороших качеств. Например, она не выражалась в приличном обществе, не то что некоторые. — У нее был сильный местный выговор, а круглые, как у куклы, карие глаза имели необычный красный отблеск.
— Бубба, сделай мне джин с соком.
— Твой термос в холодильнике.
— Ну и что? Тогда налей в бокал. Пожалуйста.
— Целый день глушит джин с соком — и хоть бы что, — сказал Бубба. — У нее, наверное, задница дырявая.
— Ну, уж при Дейве-то не надо.
— А что? Он ведь тоже женат.
