пронзительным визгом, но тут же возвращаются снова, чтобы их тоже поймали. Так на глазах побледневшего от ужаса надсмотрщика продолжается эта игра с бесконечной беготней, хохотом и падениями.
Женщины не вмешиваются, они неподвижно стоят на палубе, не понимая, что это – кошмарная явь или сон. Делать им нечего, не считая, разумеется, тех, у кого грудные младенцы, и вынужденное безделье усиливает тоску и страх. Праздность для них внове, но женщин удручает и эта масса воды, которой не видно конца и края, и мысли о будущей жизни.
Прежняя жизнь была лишена надежды, но все в ней было знакомо, привычно, предсказуемо: камни, дороги, убогий дом, даже несчастья. Теперь их ждет пугающая неизвестность, как, например, поведение раиса: он внезапно прерывает игру и уходит. Наступает его черед стоять у штурвала, но женщины не знают, ушел ли принц по делам или чтобы наказать их детей. Они успокаиваются только к обеду, когда, сверив курс, уточнив время, состояние моря, а также связь с другими судами, раис выходит к своим пассажирам в великолепном наряде, как и подобает принцу: в шелковом кафтане и в голубом бархатном тюрбане.
Взрослые мужчины тоже горят желанием побеседовать с раисом, прибывшим из Алжира. Они рассказывают ему, как радовались, когда до них доходили слухи, что Краснобородые освобождают морисков, томящихся в рабстве у испанцев, и как их собственные надежды на освобождение рухнули, когда Хайраддин отправился в Тунис, а император послал против него столько кораблей, что ему уже было не до морисков. Вот почему они так удивились, когда пришло сообщение, что Хасан приедет за ними в день смены луны.
Теперь, оказавшись на кораблях и чудом избежав опасности, крестьяне-мориски довольны, но еще не до конца убеждены, что самое страшное позади, как объявил им надсмотрщик во время раздачи вечернего рациона. А вдруг их уже преследуют? Или на них нападет какая-нибудь военная флотилия? И можно ли быть уверенными в том, что не будет шторма и что ни одно судно – а все они так перегружены – не потонет?
Есть опасность наскочить на риф или оказаться жертвой какой-нибудь гигантской рыбы, может начаться бубонная чума, свалиться с неба комета, морская гидра может разинуть свою чудовищную пасть и поглотить один за другим все галиоты.
Однако, если не считать всех этих воображаемых катастроф, Хасан уверяет их, что погода установилась хорошая, а нападение на них маловероятно. Испанские корабли, впрочем, мориски и сами это знают, сейчас заняты в Тунисе. Французы стали союзниками берберов, так как враждуют с испанцами, поэтому, если они и встретятся с французскими судами, опасаться им нечего. Англичане, португальцы, голландцы ведут военные действия в океане, а Венецианская Республика сейчас не собирается воевать на Востоке. Поэтому пусть лучше успокоятся и подумают о будущем.
Но когда мориски размышляют о будущем, у них возникают новые сомнения: раз им пришлось оставить орудия труда и скот, как же они будут возделывать новые земли?
Надсмотрщик обещает привязать к веревке и отправить искупаться в море первого, кто пожалуется еще раз.
Однако неразрешенные вопросы остаются. Какой будет их жизнь на земле предков?
Может быть, Осман Якуб и прав, когда заявляет, что Хасан терпелив, словно школьный учитель. Но ведь это правильно, что люди задают вопросы, не желая жить с шорами на глазах. Хасан объясняет морискам, что они получат в собственность земли рядом с пустыней или в самой пустыне, где уже есть деревни, населенные морисками, вернувшимися много лет назад в Берберию. Их братья подберут для них новую работу.
Пока обеспокоенные отцы получают интересующие их сведения, дети носятся вокруг, вновь возвращаются к раису, очень довольные, что видят его в красивом наряде, любуются его массивной, сверкающей на солнце цепью.
И взрослые, следуя примеру детей, постепенно успокаиваются.
Они понимают, что работа им предстоит тяжелая, но кто же ждал легкой жизни? Работать в пустыне, но на себя все-таки лучше, чем всю жизнь прожить в рабстве. Они наперебой что-то рассказывают, торопясь поскорее забыть о пережитых невзгодах.
– Да пребудет с тобой вечное благословение Аллаха, раис! Хасану пришлось бы еще долго выслушивать хор похвал и благословений, если бы не суматоха у люка на корме.
Мальчик, которого Хасан собственноручно спас последним и который все это время оставался в полузабытьи, открывает глаза, озирается по сторонам и, неожиданно вскочив, пытается броситься в море.
– Что это на тебя нашло, ты обезумел? – кричат женщины, ухаживающие за ним. – Лежи тихо, мы уже далеко отплыли от форта, бояться больше нечего. Смотрите, он весь в крови. Позовите лекаря, пусть прижжет ему рану.
Несколько минут женщины с трудом удерживают его, однако мальчик быстро слабеет и, упав как подкошенный, снова теряет сознание. Он даже не чувствует, когда лекарь прижигает ему рану.
– Почему он хотел бежать?
– Он без сознания.
– Нет, нет, – протестует старуха, пробираясь к нему в толпе других женщин, – пропустите меня. Я знаю, что с ним, с беднягой. – И обнимает его так, будто хочет скрыть, спрятать от остальных. – Все хорошо, Амин, успокойся. Подожди, пусть у тебя сначала заживет эта ужасная рана. Зачем тебе бросаться в море? Кто ты такой, чтобы решать вопросы жизни и смерти? Может быть, ты хозяин на этом корабле?
– Верно. Я должен поговорить с раисом.
– Стой, или ты не видишь, что не держишься на ногах? Ты, должно быть, действительно спятил.
Но Амин больше не слушает ее, со счастливым видом он озирается по сторонам.
– Каким оружием ты отрубишь мне голову, господин? Перед ним стоит принц Хасан.
– Ты, наверно, и в самом деле сошел с ума, если думаешь, что я отрублю тебе голову только для того, чтобы доставить тебе удовольствие.
– Хасан, сын Краснобородого, возьми свою саблю. Я прошу, чтобы это была сабля. Ведь ты Хасан из Алжира, не так ли?
– Ты прекрасно знаешь, кто я. Скажи лучше, кто ты. Мне говорили, что ты хотел броситься в море.
– Теперь я хочу умереть от твоей руки и с благословения Аллаха, но если ты прикажешь, я не побоюсь броситься в море.
– Покончим с загадками. Что такое ты совершил, раз сам себя приговариваешь к смерти?
Мальчик протягивает к нему обожженные руки.
– Я начал с дома на самом верху. Это я зажег огонь, но я не знал, что ты запретил это делать. Я был там всю ночь.
– Если ты действительно не знал, то не виноват.
– Нет, виноват. Я разбудил испанцев в форте и в соседнем городе. Все эти люди погибли по моей вине.
– И я должен поверить, будто ты в одиночку поджег целый город?
– Могу поклясться. Я развел двадцать два костра. Хасан, только что избежавший массовых проявлений благодарности, теперь рискует утонуть в мольбах и просьбах.
Женщины не отваживаются обращаться к раису напрямую, но, столпившись вокруг него, повторяют шепотом одно и то же слово. Шепот усиливается, нарастает, звучит как бы на одной пронзительной ноте и производит сильное впечатление. Хасан поднимает руку, требуя тишины.
– Своим заупокойным плачем вы требуете его смерти. Значит, это вы, а не я вынесли ему приговор.
Женщины приходят в волнение. Не зная, что предпринять, они ритмично раскачиваются взад и вперед, как бы в такт своему плачу, и вдруг одна из них бросается на колени перед Хасаном и предлагает свою жизнь за жизнь Амина. Склонив голову и обнажив шею, она пронзительно кричит в ожидании, когда раис взмахнет своей саблей.
Хасан требует, чтобы принесли скамью, усаживает на нее женщину, которая хотела умереть вместо Амина, и среди всеобщего замешательства говорит, что теперь мориски могут сами вершить суд над своими людьми, решая их судьбу. Что касается его, Хасана, то он считает, что мальчик не виноват в нарушении приказа, раз он его не слышал. Пожар привел к трагическим последствиям, однако надо иметь в виду, что не только пожар, устроенный Амином, насторожил часовых форта, которые, надо думать, знают свое дело. Не
