сидит на некоем подобии трона рыжеволосая дама, неподвижная, молчаливая и, как кажется, приготовившаяся терпеливо сносить бесконечные поздравления.
Хасан поражен красотой ее маленьких рук, лежащих на коленях, усталых и как бы безжизненных, словно у статуй древних богов. Улыбка тоже застывшая и отсутствующая.
Хасан приближается к даме, чтобы выразить ей свое почтение, и видит ее пустой, отрешенный взгляд. Дама мертва.
Ночью по специальному распоряжению стреляют из пушки, возвещая о рождении наследника.
На следующий день мало говорят о милой даме, которая умерла. Занавес опустился. Есть другие дела. Нарыв у короля прорвался, температура спала. Двор снимается с места. Следующий привал предполагается устроить где-нибудь на юге.
Прибыли сундуки с новыми нарядами. После переезда будет устроена большая охота en robes deguisees, о которой говорят уже несколько месяцев. Теперь, когда вода смыла последние остатки снега, двор, расположившийся на холмах и равнинах, подобно позднему снегопаду, явит особенно красивое зрелище: каждый будет одет в белый наряд свободного покроя, включая старинные и экзотические моды. Этот обычай был введен еще Филиппом Добрым, герцогом Бургундским, – шествие в белых одеждах. Франциск решил возродить его в честь королевы Элеоноры, правнучки Филиппа Доброго. Бургундия – еще одна колючка между Франциском и Карлом, еще одно яблоко раздора. Моя, нет моя – это причина многих ссор. Бургундия обязательно включается во все соглашения между ними. Благословенно все, что связывает Францию и Бургундию. Рыжеволосая дама тоже родилась в Бургундии, следовательно, и рыжеволосая дама заслуживает упоминания. Таким образом, традиционная охота в белых костюмах будет устроена в честь Бургундии, королевы Элеоноры и недавно почившей юной дамы.
Эта охота войдет в анналы истории, жаль только, что принц Хасан не сможет принять в ней участие. Хасан, как только начнется охота, уедет с королевским эскортом в Марсель, где его уже ждут свои люди. Но в Риме, говорит король Франциск, прощаясь с новым другом, он сумеет повеселиться не меньше, и тоже en robes deguisees. Принц Берберии не может путешествовать в изумительных восточных одеждах, ему придется переодеться: сундук с французскими нарядами, которые король дарит своему гостю, уже готов, установлен на повозку, привязан, снабжен печатями и охранной грамотой.
– Я не смог бы жить здесь, во всех этих чулках, носках и панталонах, – говорит Али Бен Гад, оглядывая с трагическим видом свои кривые ноги, затянутые в чулки по последней моде. – Жду не дождусь, когда мы сможем вернуться домой.
– Однако тебе и здесь было неплохо. Ты растолстел, как боров, – отвечает Хасан.
Алжирская миссия расположилась в порту, в красивом дворце. Берберы должны выглядеть как богатые восточные купцы, приехавшие со своей свитой, слугами, семьями.
«Франциск – осторожный и благоразумный государь, – сообщал Жан-Пьер де Лаплюм в своем послании. – Когда он подписывал очень невыгодный для себя договор с Карлом Габсбургским, чтобы освободиться из плена в Испании, то отослал в парижский архив подробные свидетельства, подтверждавшие, что этот договор недействителен, так как был подписан под принуждением».
Разумеется, Карл обозвал своего соперника клятвопреступником. Этого уже не было написано в послании, но Хайраддин прекрасно знал все подробности.
«Поэтому будьте уверены, – продолжал Жан-Пьер в письме, – что мой король примет тысячу предосторожностей, чтобы иметь возможность при необходимости доказать, что вы – купцы или какие-то другие, вполне добропорядочные люди, которых никто не посмеет заподозрить ни в чем дурном».
«Рано или поздно все узнают, кто вы такие на самом деле, – добавляет Хайраддин, совершенно уверенный в своей правоте, – потому что сам король хочет, чтобы это стало известно, чтобы все восхищались масштабностью его планов: вы – карты в его игре».
Все шло так, как предвидели де Лаплюм и Хайраддин. А так как берберы Хасана должны были выглядеть как купцы, они и в самом деле торговали в лавках, тавернах и домах терпимости. Кое-кому из людей Хасана эта игра так понравилась, что они решили навсегда остаться купцами и вести торговлю между Востоком и Западом. Но большинство все-таки хотели вернуться.
– Я бы не смог здесь жить из-за холода, – говорит Омар Заде, моряк и кок с адмиральского судна, а теперь торговец финиками и специями. – Смотрите, даже нашим кораблям холодно, вон как они дрожат.
– Это вода вокруг них дрожит. Даже замаскированные под погребальные дроги, наши военные корабли внушают страх, – поправляет его с громким смехом Али Бен Гад. – Но может быть, хватит уже болтать глупости? Ты так и не хочешь сказать нам, куда мы направляемся?
А направляются они к итальянским берегам, где будут искать безопасное убежище и ждать Хасана, который уже в одиночку поедет разведать, что замышляет император.
XXIV
В раскатах грома и вспышках молний весенней грозы наступают ранние сумерки. В римской резиденции французского посла Жана-Пьера де Лаплюма слуги разносят на серебряных подносах последнюю смену обеденных блюд. Всякий раз, как они выходят из темноты и попадают в круг света, очерченный свечами, стоящими в канделябрах на обеденном столе, на них набрасывается семь карликовых собачек мадам Женевьевы, и слуги с большим трудом выпутываются из этой неразберихи лап и шерсти.
– Осторожнее с тарелками, чтобы еда не свалилась на головы бедным крошкам. Они возбуждены, ведь у них тоже праздник. Мы, знаете ли, ведем довольно уединенную жизнь, – говорит мадам Женевьева своему гостю Ноэлю Лерою, купцу и банкиру, который на самом деле не кто иной, как принц Хасан, – обычно, когда у моего мужа гости, мы с малышами остаемся наверху. Но сегодня мы делаем исключение. Мы просто обязаны оказать любезный прием другу нашего короля, не так ли, малыши? Это наш долг.
Мадам, разумеется, шутит, так как разговор с гостем, прибывшим из ее страны, доставил ей большое удовольствие.
– Вы мне очень симпатичны. – Женевьева только упрекает его за то, что он привез так много дорогих подарков. – Коврик я положу у кровати, чтобы каждый день просыпаться среди цветов. А теперь пора подниматься наверх. Для меня уже время позднее.
И пока слуги ее поднимают, она прислушивается.
– Не знаю, что это за дьявольский звон! Вы его тоже слышите? С тех пор как здесь император, колокола звонят как попало круглыми сутками. Меня вообще колокола раздражают, а де Лаплюм, наоборот, их любит.
Снова раздается необычный колокольный звон.
– Как будто удаляется и опять возвращается. Странно, что этот колокол так часто носят по городу. Наверно, чтобы больные люди вроде меня шли спать.
– Это для того, чтобы все побыстрее расходились по домам, моя дорогая, чтобы обеспечить Карлу Габсбургскому и его свите спокойную ночь.
Громкий лай собачек не соответствует их миниатюрным размерам. Умолкают они только тогда, когда появляются носилки, которыми пользуется мадам, чтобы не подниматься по лестнице.
– Этот маленький дворец очень красив, но все время приходится ходить вверх и вниз. Жан-Пьер не говорил, что мы получили его от кардинала? И подумать только, в нем нет домашней часовни! О, Жан-Пьер, а разве кардинала звали не Лерой? Это не ваш родственник, месье?
– У меня не было в роду кардиналов, мадам.
– Тем лучше, тогда я смогу обращаться с вами запросто. Мальчики, поднимайте носилки.
Мадам устраивается поудобнее на носилках, которые с легкостью поднимают двое слуг, так как их хозяйка – горстка костей в пышных нарядах – ничего не весит.
– А вы, малыши, идите сюда, ко мне на руки.
Собаки вспрыгивают на носилки, и Жан-Пьер терпеливо ждет, пока они устроятся, после чего запечатлевает на щеке жены прощальный поцелуй с пожеланиями спокойной ночи.
– До завтра, месье, – обращаясь к гостю, говорит мадам, с удовольствием принимая поцелуй моложавого и бодрого супруга. – Я забыла спросить, из какого вы города. У вас довольно забавное, хотя и приятное произношение. Боже упаси, поймите меня правильно: Франция большая страна, и в ней говорят на разных диалектах. Однако здесь вы могли бы говорить на латыни. Жан-Пьер рассказывал, что вы
