нужны способности, разве что-то было со мною напрасно? И ведь потом…
Тут она запнулась и не стала продолжать. То, о чем она хотела сказать как о некоем далеком «потом», больше не было для нее неясным будущим.
Николай слушал сестру, но по его глазам было видно, что он не слишком хорошо понимает, о чем она говорит.
– Эх, Лиз, – сказал он наконец, – это ты об абстрактностях каких-то рассуждаешь. А вот что ты делать будешь днями напролет? Тем более тут у вас убирать – и то приходят.
– Найду, что делать, – улыбнулась Лиза. – Здесь разве, кроме уборки, делать нечего?
Она занималась садом: высаживала сирень, жасмин, розы, читала книги по садоводству. Даже съездила в Ленинку, чтобы почитать старинные издания, и ее восхитило то, как описывался в этих пожелтевших книгах сад – как живое существо, к дыханию которого прислушивается садовник.
Или расставляла по полкам множество Юриных книг – единственное, что он перевез в этот дом, кроме одежды, – и вдруг зачитывалась, стоя прямо на стремянке.
Ее день был заполнен множеством дел, каждое из которых она чувствовала важным и неотменимым. И только когда возвращался Юра, Лиза откладывала все дела и часами выслушивала его рассказы, и предположения, и идеи, и невероятные проекты, которые, несмотря на множество повседневных дел, роились у него в голове.
Когда уж тут было думать о сплетнях и брильянтах!
Впрочем, бриллиантовый гарнитур Юра ей все же подарил.
– Почему же ты не хочешь? – притворно обиделся он в ответ на ее увещевания. – Это красиво, почему же «бесполезные траты»? Ну, давай купим унитаз и поставим у входа – будет символ полезности! Я уже очень давно почти ничего на себя не тратил, могу я подарить тебе что-нибудь красивое? К тому же учти – во мне говорит прагматик: мы же идем с тобой именно на светский прием, вот я и хочу, чтобы ты выглядела соответственно.
Светским приемом Юра назвал концерт, который давал в Консерватории знаменитый скрипач Медвенцев и после которого должен был состояться банкет в «Метрополе».
– Он не просто знаменитый, – уточнил Юра, сообщая Лизе о приглашении, полученном от скрипача. – Он великий музыкант, это совсем другое. Знаменитый – говорит только о признании, а великий – о том, что есть на самом деле, даже если бы он совсем не был известен.
– Ты его знаешь? – спросила Лиза.
– Лично – нет. Но я был на его концертах и в Лондоне, и в Москве. Даже если он приглашает меня только потому, что рассчитывает для чего-нибудь на мои деньги, я и этому рад.
«Надо же! – удивилась про себя Лиза. – И это Юра говорит, с его чувством собственного достоинства!»
К этому концерту Юра и выбрал для нее бриллианты на выставке драгоценных камней. Выбирал именно он: Лиза, чтобы поддразнить его, специально не вмешивалась в этот увлекательный для нее процесс.
Она любила рассматривать драгоценные камни с их таинственной, живой игрой света, с переливами разноцветных искр. А на ювелирной выставке в сияющем небольшом магазине у самой Красной площади было чем полюбоваться! На минуту Лиза почувствовала себя как в музее, у нее даже дыхание замерло при виде изысканных украшений.
Впрочем, «процесс» длился, к ее сожалению, недолго. Юра почти сразу указал на серьги, колье и кольцо, лежащие на темно-голубом бархате в длинном футляре.
Присмотревшись повнимательнее, Лиза поняла, что его привлекло: в кольцо было вправлено несколько бриллиантов на тончайших золотых стебельках. При каждом движении руки они едва уловимо трепетали, взрываясь снопом сияющих брызг. То же происходило и с серьгами при каждом повороте головы, и с колье – от дыхания. Как она ни старалась казаться безучастной, но невольно ахнула, рассмотрев все это поближе!
– Видишь, – довольно заметил Юра, – а говорила – бесполезные.
Имя Дмитрия Львовича Медвенцева, прилетевшего в день своего рождения на этот единственный концерт из Лондона, много значило даже для тех, кто с удовольствием послушал бы не скрипача, а эстрадного певца.
Большой зал Консерватории быстро заполнялся людьми, которых Лиза прежде видела только на экранах телевизоров. Здесь были политики, банкиры, министры, актеры… Даже с открытием «Максима», на которое, как ей казалось, собрались самые знаменитые люди, – невозможно было сравнить сегодняшний вечер!
Впрочем, глядя на входящих в зал представителей бомонда, Лиза не чувствовала себя восхищенной и робеющей девочкой. Все они были разными, и она видела их такими, как есть. Некоторые держались легко и непринужденно, некоторые – с заметным напряжением из-за стремления произвести значительное впечатление.
Она вдруг вспомнила, как рассматривала зрителей на спектакле в Ленкоме – три года назад! Тогда все дамы, с величественным равнодушием проходившие мимо нее по фойе, казались ей небожительницами. Теперь Лиза спокойно смотрела, отражается ли какое-нибудь чувство в их глазах, – и редко его замечала.
«Что же это значит? – удивлялась Лиза своему спокойствию. – Я стала одной из них?»
Конечно, она вправе была чувствовать себя равной среди них – молодая женщина, красавица, спутница одного из самых блестящих мужчин. Ее плечи, оттененные вечерним платьем, шея, открытая высоко заколотыми волосами, – светились, как фарфор; бриллианты сверкали не хуже, чем у других. И все-таки причина Лизиного спокойствия была не в этом – не в этих внешних атрибутах благополучия.
Она больше не чувствовала себя вырванным из земли растеньицем, которое вянет от неприязненного взгляда. Все, из чего состояла ее жизнь, что наполняло ее смыслом, – оставалось с нею каждую минуту. И улыбка ее не была ни смущенной, ни презрительной. Это была улыбка женщины, жизнь которой не блекнет за стенами ярко освещенного зала.
