Ну, разве можно таких людей победить?
Упругий ветер летел с зюйда – не по-южному леденящий. Адмирал Бахирев сказал:
– Пришла пора топить суда на канале Соэлозунда. Когда выйдет из Рогокюля «Латвия»? А что там с минзагом «Припятью»?..
Людские судьбы – как синусоиды: то взлет, то падение. Еще вчера адмирал Бахирев молился на Корнилова как на святого. А сегодня он, даже без натуги, свершает большое дело: под его началом флот бьется за революцию. Профессиональная привычка берет верх над другими соображениями. Пройдет еще один год, и по приговору петроградской ВЧК адмирал Бахирев будет расстрелян, как собака. Был взлет синусоиды, потом кривая линия судьбы покатилась вниз – адмирал станет ждать Юденича, как ждал когда- то Корнилова...
– Передайте на «Латвию» – топить ее! – приказал он.
Ветер крепчал. Буксиры, надрываясь, тянули за собой пароход «Латвию», забитый камнями, чтобы закрыть немцам дорогу на плес. Возле острова Руке-Рага тросы лопнули, и «Латвию» понесло ветром... дальше, дальше. И выперло на камни.
Доложили Бахиреву: не получилось. Старк торопил штаб:
– Минную дивизию треплет на якорях, машины постоянно на подогреве, и они устали. Вахты кочегаров валятся с ног... Когда же вы поможете нам и завалите минами Соэлозунд?
Эта ругань начмина дошла и до Бахирева.
– Радируйте на дивизию Старка, что «Припять» к постановке мин на канале уже вышла...
«Припять» к постановке мин вышла... Под конвоем «Разящего», имея 60 мин на борту, «Припять» дошла только до траверза Павастерорта, и здесь команда отказалась идти дальше.
Забастовка! Решение судового комитета:
– Идет дождь, и постановка мин опасна...
С «Разящего» (через сетку дождя) спрашивали клотиком:
– Чего встали? Пошли дальше...
Часы в рубках показывали 17.10 – скоро над Соэлозундом стемнеет, а дождь лишь укроет от немцев работу минного заградителя. На мостике «Припяти» заплакал командир – Медведев-2. Он стал уговаривать всех подряд – и команду и комитетчиков!
– Я же не от царя... вы сами меня выбрали! Вспомните, как опасно было работать в Ирбенах. Разве вы забыли, как мы ставили мины в штормягу у Цереля? Так что же вы сейчас ерундите?
А ему отвечали:
– Идет дождь, мины прямо с завода, на них густая смазка, можно поскользнуться... мало ли чего не бывает с минами! И нет надежного прикрытия от Минной дивизии – Старк отошел на «Самсоне» к Кассарскому бую. Короче, мы не пойдем ставить мины.
«Разящий» слезливо мигал во тьме: пойдем или не пойдем? поставим или не поставим?.. Медведев- 2 выходил из себя:
– Подумайте о флоте. Наконец, подумайте о революции!
– Революция непобедима, а дождь шпарит, а мины скользкие...
«Припять» совершила в этот день предательство: забастовка минного заградителя помешала закрыть подходы к Кассарам. Правда, это был
Полвека тому назад это же самое безуспешно пытался доказать своим забастовщикам выборный командир Медведев-2. Но его послали подальше: идет дождь, и ты крути машину назад!
Медведев-2 в отчаянии пытался покончить с собой, но застрелиться ему не дали, а еще и разлаяли как следует:
– Это на што похоже? Мы вас выбирали, а вы... как девица, которая от прохожего забеременела! Так дело не пойдет у нас: коли уж вас выбрали – так служите с честью.
Но сами они в этот день честь потеряли.
По сути дела, Эзель уже целиком захвачен противником, только не сдается в лесах 107-я дивизия генерала Иванова, только держится оборона полуострова Сворбе с батареями Цереля... Быстро, прямо скажем, провернули это дело немцы на своих мотоциклах! А вслед за самокатчиками к восточному побережью Эзеля уже подтягиваются морские десанты противника. Конечно, когда в спину тебя подпирает немецкий автомат, а ты, друг ситный, винтовочку свою в кустиках оставил, чтобы бежать не мешала, тогда ты об этом думаешь, об одном кричишь:
– Открой дамбу! Дай выйтить отсель... погибаем ведь!
– Хрена вам всем, – отвечал Вишневский. – Где винтовка?
– Откуда я знаю... потерял!
– Вот ты мне ее найди, поставлю тебя в строй и тогда стану с тобой как с человеком разговаривать...
Большевистский комиссар Орисарской дамбы был непреклонен. Вновь прибывшие с удивлением спрашивали:
– Кто он такой, что нас не боится?
– Да комиссар от большаков... Коновод главный.
– Что у него на лбу-то написано?
– Написано там: Диана... Форсу много!
Вишневский к тем людям, которые сохранили свое оружие, относился по-человечески. Таких сводил он в отряды, наспех ставил во главе офицера (иногда первого попавшегося) и посылал в бой. Почуяв твердую руку начальства, люди шли в бой охотно. Предмостное укрепление Орисарской дамбы медленно насыщалось кровью...
К вечеру второго дня на дамбу пропустили обозы. Немцы с моря засвечивали прожекторами. Обозы часто разрывало пополам кинжальным огнем пулеметов с соседних островов. Дамба – узка, как бритва, и спастись от пуль негде. Дрыгая ногами и запутывая упряжь, обозные кони рушились в море. С белыми флагами матросы никого на дамбу не пропускали – лупили прикладами как предателей:
– Не туда прешься! Ступай к немцам, падла худая...
Матросы-линейщики подбирали пушки, броневики, пулеметы. По взгорьям – на виду переправы – скакали конные разъезды противника. Слышались минометные залпы. Убитых не успевали вывозить. А какой-то прапорщик, нервный, совал в руки Вишневского ребенка:
– Подержите мою дочурку... прошу вас – подержите! Я сейчас... я больше так не могу... я должен драться!
Вишневский машинально взял девочку, и она заревела:
– К маме хочу... где мама моя?
– Что ты мне соплячку свою суешь? Или дел у меня нету?
Комиссар спихнул ребенка дальше – на колени какой-то бабе, и телега с этой бабой сразу вкатилась под дождем на дамбу. Прапорщик из груды оружия долго выбирал винтовку себе:
– Мне это надоело... Кто пойдет со мной?
Вишневский свистнул – сразу явились матросы. Вокруг них собирались офицеры в раздерганных шинелях, солдаты разные, казаки и пограничники... Нервный прапорщик увлекал их горячностью:
– Товарищи! Ударим разом... собьем их кордоны!
В этой стихийной атаке немцев гнали целую версту. После боя прапорщик умирал на земле, проткнутый тесаками в грудь. Женька Вишневский склонился над ним – в тоске и жалости:
– Друг, как зовут хоть тебя... скажи.
Остекленевшие глаза офицера глядели в бездонную пропасть неба, где гудели германские «фоккеры»... На другом конце дамбы Витька Скрипов тоже насмотрелся всякого горя и всякого счастья. Видел он, как
