– Вот так – не принял! – заорал в ответ Блэз. – Не принял, потому что без власти, говорит, без протокола шерифа огнестрел принять не могу, закон не позволяет. Срать он ему позволяет, а?
– Пульс пока на месте… давайте его наверх, скорее. Бренда! Бренда! Лалли, вставайте, живо!
Крови было много, но на самом деле Огоновский видел и гораздо более неприятные случаи. Хэнкоку повезло, по нему стреляли с предельной дистанции, и работа не заняла много времени. Все это время Блэз и его тесть, хмурый седой дядька с длинными висячими усами, стояли в предбаннике операционной, дожидаясь, пока нервный, непривычно поспешный Огоновский не закончит с беднягой Хэнкоком.
– Что вы тут торчите! – набросился он на них, продираясь сквозь пленку гермокамеры. – Послезавтра, не раньше. Послезавтра, я сказал! Он под наркозом и в себя все равно не придет. До послезавтра.
– Что там у тебя? – испугался Маркелас, видя, как Андрей яростно срывает с себя операционный комбинезон. – Кто это?
– Это Хэнкок из второго отряда! И его отказался принять наш славный доктор Коннор. Едем, Ник, едем немедленно. Налей мне коньяка.
– Куда едем? Ты о чем? Ты на часы смотрел?
– Мы едем к Коннору. Не спорь со мной! Молчи, молчи, молчи! Я такого еще не видел, честное слово… закон ему, ты посмотри! Закон сукиному сыну!..
Маркелас смотрел в спину Андрею, огорченно покачивая головой. Он знал, что Коннора, конечно, можно обвинить в нарушении врачебной этики; можно также – в незнании законов о развивающихся мирах. Для того, чтобы принять раненого, здесь не требовались протоколы полиции – на криминал смотрели значительно проще, и, соответственно, упрощено было и законодательство. Но что толку? Понятия цехового суда на Оксдэме не существовало, пресса также была весьма далеко, и выходило, что доктору Коннору все эти порицания – глубоко до фени.
Он понимал, что остановить разъяренного Огоновского ему не удастся. Единственное, на что надеялся шериф – это что по дороге (а им предстоял конец в двадцать с лишком километров) он поостынет и выскажет свои претензии к Коннору в более-менее корректной форме.
Маркелас ошибся.
Всю дорогу облаченный в комбинезон и теплую кожаную куртку с полковничьими погонами и шевроном медслужбы – шериф догадался, что он надел ее специально, – Огоновский мрачно глотал коньяк из захваченной с собой огромной армейской фляги, а рядом с ним, между сидений, лежал тяжелый офицерский излучатель с роскошным, полированным деревянным прикладом, на котором поблескивала серебряная табличка: «Лейтенанту-полковнику Огоновскому за самоотверженное мужество при спасении человеческих жизней в бою».
Поглядывая на доктора. Маркелас ловил себя на навязчивой мысли, что война изменила его гораздо сильнее, чем он думал раньше. Огоновский никогда не относился к разряду сопляков, способный работать как скальпелем, так и мечом; но теперь Ник Маркелас видел в нем нечто большее, чем просто цельность и упорство. Рядом с ним, шумно прихлебывая коньяк, сидел настоящий, совсем не картонно-плакатный, солдат, офицер, умеющий принимать решения, брать на себя любую ответственность и добиваться своего, чего бы ему это ни стоило. Маркелас подумал, что таких, как чуть постаревший, («ишь, заматерел все- таки!») с седыми нитями в черных локонах Огоновский, лучше иметь в качестве друзей, но не врагов. Всегда, а не только сейчас.
К темному дому доктора Коннора они подлетели со стороны болот. Едва Андрей распахнул свою дверь, в спину ударил противный, сырой ветер. Резиденция второго врача территории Гринвиллоу была выбрана явно неудачно. Он не знал, что стало с домом Акселя, да к тому и не стремился, слишком много воспоминаний связывало его с той старой усадьбой.
– Ну и погода, – поежился Маркелас, глядя в темное небо.
Андрей сплюнул под ноги и вытащил из машины свой жутковатый излучатель.
– Идем, – сказал он.
– Надеюсь, ты не станешь вламываться в дом коллеги с оружием в руках? – озабоченно поинтересовался Маркелас. – Ты ставишь меня в нелепое положение.
– Не переживай, – хохотнул Огоновский. – Он сам нас примет.
Его кулак обрушился на лакированное дерево двери.
– Открывай, сука, – прошипел он.
Удар, еще удар, еще. Маркелас увидел, что кулак его друга садит по щегольской металлической табличке с надписью: ' Арманд Коннор, бакалавр медицины. Государственный корпус здравоохранения развивающихся миров.» Наконец в доме кто-то зашевелился. В окне второго этажа загорелся свет, и вскоре из-за двери раздался низкий, раздраженный женский голос:
– Кто там? Вы знаете, который сейчас час?
– Знаем, знаем, – ответил Андрей. – Здесь шериф Маркелас и доктор Огоновский, старший врач территории. Открывайте, живее! Нам нужен доктор Коннор.
Женщина – очевидно, медсестра, – испуганно охнула и завозилась с замками.
– Что-то случилось, джентльмены? – спросила она, с ужасом разглядывая грязного как черт Ника и Огоновского в его полувоенном наряде. Увидев в его руке оружие, сестра совсем струсила – Андрей сразу понял, что она относится к тому же разряду насквозь цивильных идиоток, что и его Бренда.
– Случилось, случилось. Будите доктора.
– Одну минуту, джентльмены…
Коннор спустился быстро, будто и не спал – если бы не заспанные глаза, можно было решить, что молодой врач погружен в ночное бдение над науной работой по проктологии… Недоумение на его лице сменилось страхом.
– Чем обязан, джентльмены?
