Секешфехервар — 12-ю танковую дивизию «Гитлерюгенд» бригадефюрера Хуго Крааса. Генерал Вёлер планировал закрепиться на линии Веспрем — Папа — Таркань, перегруппировать силы и оранизовать контрудар силами 6-й танковой армии СС. С этой целью он приказал армиям Дитриха и Балка сменить зоны ответственности. Первый должен был принять на себя командование на участке фронта от района севернее Веспрема до Дуная над венгерскими соединениями. На юге теперь командовал Балк, который одну за другой отдавал высвобождающиеся здесь части Дитриху на север. Поэтому, когда Толбухин двинул вперед 6-ю гвардейскую танковую армию, на рубеже Баконькути — Инота ее встретил 1-й танковый корпус СС в полном составе.
Маршал Толбухин потребовал от генералов Кравченко и Глаголева в кратчайший срок завершить окружение 6-й танковой армии СС. С утра 20 марта часть сил 4-й гвардейской армии, а также 27-я и 26-я армии должны были нанести «подсекающие» удары на Берхида, Польгарди, Лепшень. В полосах наступления 26-й и 27-й армий действовали 1-й гвардейский механизированный и 18-й танковый корпуса. Кроме того, Ставка разрешила привлечь бомбардировщики 18-й воздушной армии АДД. В это же время авиация союзников подвергла воздушным бомбардировкам ряд аэродромов, железнодорожных узлов и промышленных объектов на территории западной части Венгрии и Южной Словакии. В частности, были разгромлены нефтеочистительные заводы в Комарно (производстство снизилось на 70 %), являвшиеся основным поставщиком горючего для групп армий «Юг» и «Центр».
В результате принятых мер дело сдвинулось с мертвой точки. К исходу 22 марта советские войска вышли на рубеж Реде, Четень, Теш, Кадарта, Папкеси. 4-я гвардейкая армия овладела Секешфехерваром, а части 9-й гвардейской и 6-й гвардейской танковой армий, преодолев сопротивление на рубеже гор Баконь, начали преследование противника. 18-й танковый и 1-й гвардейский механизированный корпуса продвинулись на 40 километров и 23 марта в районе Берхиды соединились с 6-й гвардейской танковой армией.
Правда, окружить армию Дитриха не удалось, но и никакого контрудара у немцев не получилось.
О том, как воевали десантники, вспоминает П. В. Золотов, его минометный полк приписали к 104-й стрелковой дивизии:
«За возвышенностью в поле в полукилометре от дороги стояли восемь старых немецких танков. Танки образца тридцатых годов, средние, против пехоты опасные. После наши офицеры рассказывали: пехота, завидя танки, залегла на поле по бороздам. Только мат раздается по полю — не шевелись! Танки вели пулеметный и пушечный огонь, пушки у них были короткоствольные. Танки по грязному мягкому полю шли очень медленно, и, как только приблизились метров на сорок к пехоте, те со страшным всеобщим матом вскочили и бегом вперед! Через несколько секунд солдаты уже барабанили по крышкам люков, стреляя во все их дырки. Немцы поднимали люки и с поднятыми руками выползали наружу. Как только все выбрались, раздались очереди из автоматов — все они расстреливались. Десантники в плен не брали.
С этого боя и до конца войны мы воевали в составе 9-й гвардейской армии (бывшей десантной). Это были невиданной отваги люди, но и невиданное хулиганье. Полоса наступления поддерживаемого нами стрелкового полка проходила левее города Мор, но это никак не устраивало наших десантников. На пути наступления не было сёл, а значит, не было и женщин, нечем было и поживиться. Быстро находят решение. По очереди четвертую часть солдат направляют в Мор, так они участвуют в захвате домов и не успевших убежать или спрятаться женщин. На все это давалось не более часа, и дальше шла следующая группа. Женщин использовали от четырнадцатилетних до пятидесятилетних; в домах производили полный погром, все выбрасывали на пол, били, ломали, искали карманные или наручные часы; и, если попадалось хорошее вино, не отказывались его выпить…
Десантники нигде ни разу не отступили, какие бы силы ни контратаковали их, причем немцы их просто боялись. Зато они не оставляли ни одной женщины неизнасилованной, если она не смогла надежно укрыться».
Здесь есть «тонкость». Освободители «шалили» и, цититуя Сталина, «допускали некоторые непристойности» везде, где предоставлялась такая возможность. Это понятно, воинские преступления имеют место быть и в мирное время, а уж в хаосе войны… Однако масштабы таких деяний в разных регионах носили различный характер. Можно даже говорить, что они регулировались из Москвы. К примеру, при вступлении на территорию Польши, Чехословакии, Югославии от командиров и политработников требовалось разъяснять личному составу Красной Армии, что данная страна «является нашей союзницей и в отношении со стороны Красной Армии к населению освобожденных районов должно быть дружественным». Для Чехословакии Ставке пришлось издать даже две директивы — от 31 октября и 18 декабря 1944 года — о «дружественном отношении», сотрудничестве с местной администрацией и привлечении нарушителей к суровой ответственности. Нечто похожее 2 апреля 1945 года было доведено маршалам Толбухину и Малиновскому при пересечении австрийской границы: «Войскам, действующим на территории Австрии, дать указания о том, чтобы население Австрии не обижать, вести себя корректно и не смешивать австрийцев с немецкими окуппантами». Австрийкам, впрочем, это мало помогло, их таки «смешивали» с немками. Советским комендантам регулярно приходилось разбирать жалобы населения: «А жалобы были одни — на изнасилование солдатами местных женщин».
Иосифу Виссарионовичу приходилось «по-хорошему» объяснять чехословацким, югославским и прочим товарищам, «что бойцы Красной Армии, прошедшие в тяжелейших условиях путь от Сталинграда до Будапешта, могут иногда допустить отдельные вольности и что их надо извинить»:
«Нельзя характеризовать армию на основании отдельных случаев, из-за одного урода нельзя оскорблять всю Красную Армию. Боец думает: он герой, ему все можно, сегодня он жив, завтра убит, ему все простят. Бойцы устали, поизмотались в длительной и тяжелой войне. Неправильно становиться на точку зрения «приличного интеллигента». Есть отдельные случаи, позорящие наших бойцов. Мы за это расстреливаем. Но надо помнить, что люди измотались, изнервничались, думают, что они герои, которым все разрешено, все позволено».
«Демократические правительства» Польши и Чехословакии держались только на советских штыках, были озабочены исключельно политической борьбой и укреплением своей власти. Их безопасность обеспечивали специалисты из НКВД. Поэтому они осмеливались лишь робко намекать, что на почве творимых то ли героями, то ли отдельными уродами безобразий «может быть развернута враждебная пропаганда и что настроение населения может быть не всюду здоровым по отношению к Красной Армии».
Иное дело Румыния. После сокрушительного разгрома группы армий «Южная Украина» под Яссами и Кишиневом, не желая превращать страну в театр военных действий, 23 августа 1944 года 23-летний король Михай I в союзе с коммунистами организовал в Бухаресте государственный переворот и арестовал маршала Йона Антонеску и его сторонников. Затем король выступил с ридиообращением, объявил о смене власти, прекращении военных действий против СССР и перемирии с Великобританией и США, а также о формировании нового «правительства национального единства» во главе с Константином Сэнэтеску. Через неделю Румыния объявила войну своим бывшим союзникам — Германии и Венгрии. С тем большей радостью, что СССР гарантировал возврат Трансильвании, отторгнутой в 1940 году в пользу Венгрии решением Второго Венского арбитража. Превратившись в одночасье в участника антигитлеровской коалиции, Румыния сохранила все атрибуты государственности: правительственную администрацию, армию, полицию, тюрьмы и даже монархию. Михай, получивший в Москве ехидное прозвище «король-комсомолец», был удостоен ордена Победы, высшей советской полководческой награды, которая вручалась «за успешное проведение таких боевых операций, в масштабе нескольких или одного фронта, в результате которых в корне меняется обстановка в пользу Красной Армии».
В конце сентября 1944 года Главное верховное командование Румынии издало приказ, в котором было четко прописано:
«Армия, полиция и жандармерия должны сопротивляться крайне энергично, при необходимости даже прибегая к оружию, в случаях, когда советские солдаты одиночками или группами или другие индивидуумы, которые используют также советскую военную форму, будут пытаться забрать силой или грабить государственное или частное добро, не считаясь с указаниями…
Армия, жандармерия и полиция должны направлять в законные инстанции грабителей или банды, пойманные на месте преступления, а в случаях неподчинения — открывать огонь.
