самые подготовленные солдаты и офицеры. «Это уже не наша дивизия, – писал капеллан 18-й танковой дивизии в своем дневнике, – вокруг меня новые лица. Когда спрашиваешь о ком-нибудь, в ответ слышишь одно: погиб или ранен».
Фельдмаршалу фон Боку пришлось признать, что к началу декабря не осталось никаких надежд на достижение «стратегического успеха». Его армии смертельно устали, были обескровлены, а случаи обморожений стремительно обгоняли число раненых, только до Рождества обморозилось более 100 000 человек. Оставалось надеяться только на то, что Красная Армия тоже не сможет вести активных действий, но и эта надежда внезапно исчезла, как раз в тот момент, когда температура резко упала до минус 25 градусов.
По приказу Ставки в советском тылу тайно сосредотачивались специально для контрнаступления свежие сибирские дивизии, в составе которых имелись даже лыжные батальона. На аэродромах к востоку от Москвы разместились новые самолеты и эскадрильи, переброшенные с Дальнего Востока. На рубежи атаки уже были стянуты около 1 700 танков, в основном высокоманевренных Т-34, широкие гусеницы которых были значительно лучше, чем у немецких танков, приспособлены для передвижения по снегу и льду. Большинство красноармейцев, хотя, конечно, далеко не все, были экипированы для ведения войны зимой и имели меховые тулупы и белые камуфляжные маскхалаты, их головы согревали теплые ушанки, а валенки надежно защищали ноги от обморожений. Кроме того, горючее и смазка для орудий и механизмов не замерзали даже при очень низких температурах.
5 декабря войска Калининского фронта под командованием генерала Конева атаковали внешний край северного выступа германских войск. Залпы «катюш», которым солдаты вермахта дали название «Сталинские органы», возвестили о начале решительного контрнаступления. А уже на следующее утро против внутреннего рубежа обороны немцев Жуков бросил в бой 1-ю Ударную армию, 16-ю армию Рокоссовского и еще две других. К югу от Москвы фланги Гудериана тоже были атакованы с разных направлений. Через три дня боев его растянутые линии коммуникаций оказались под угрозой. В то же самое время советские войска начали атаки против соединений 4-й армии фельдмаршала Клюге, не давая ему возможности перегруппироваться и перебросить часть войск на участки, оказавшиеся под угрозой.
Впервые с начала войны в декабре месяце Красная Армия добилась господства в воздухе. Авиационные соединения, размещенные на подготовленных стационарных аэродромах за Москвой, могли не опасаться морозов, в то время как поредевшие эскадрильи Люфтваффе базировались на полевых аэродромах и техники всякий раз перед вылетом вынуждены были прогревать авиационные моторы, разводя под ними костры. Несомненно, русские испытывали острое чувство удовлетворения, наблюдая столь резкий поворот колеса фортуны. Они прекрасно понимали, что для ослабленных полуобмороженных немецких солдат отступление через заснеженные замерзшие равнины будет смерти подобно.
Обычное, классическое, контрнаступление дополнялось рейдами на территорию, занятую немцами, рейдами, которые вызывали панику и хаос в их тылу. Партизанские отряды, часто организованные офицерами НКВД, засланными за линию фронта, атаковали немецкие колонны под прикрытием лесов и болот. Из морозной предрассветной мглы перед немецкими позициями стремительно возникали лыжные батальоны сибиряков из 1-й Ударной армии, и предупредить немцев об их приближении мог только скрип замерзшего наста. В тыл противника прорывались кавалерийские дивизии Красной Армии, личный состав которых, как правило, комплектовался из людей, призванных в казачьих станицах. Эскадроны и целые полки на мохнатых монгольских лошадях внезапно появлялись в 30-40 километрах за линией фронта, уничтожая артиллерийские батареи и склады боеприпасов и сопровождая свои налеты свистом сабель и леденящими кровь воинственными криками.
Очень скоро стало ясно, что советское командование планирует окружить противника. Чтобы избежать этого, армиям Бока пришлось стремительно откатываться назад, и за десять дней они отступили на 160 километров. Москва была спасена. Германским войскам, не имевшим практически никакого зимнего снаряжения, ничего не оставалось делать, как проводить эту зиму в открытом поле.
А в мире между тем происходили другие важные события. 9 декабря, через три дня после начала русского контрнаступления под Москвой, японцы совершили нападение на Перл-Харбор. А еще спустя два дня под ликование германского рейхстага Гитлер объявил войну Соединенным Штатам Америки.
В течение второй недели декабря торжествующий Сталин совершенно уверился в том, что немцы находятся на грани полного разгрома. Сообщения об их продолжающемся отходе, о сотнях брошенных орудий, трупах лошадей и пехотинцев, полузасыпанных снегом и замерзших, – все это, естественно, вызывало мысль о повторении 1812 года. К тому же и в немецком тылу царила паника. Тыловые подразделения часто не могли использовать технику из-за ужасающих погодных условий и постоянно подвергались атакам партизан и диверсионных групп, хотя и находились за несколько десятков километров от линии фронта. В сердцах немецких солдат поселился страх перед «этими русскими варварами». Все больше и больше тосковали они о доме.
Сталиным все сильнее овладевало нетерпение, и он, подобно Гитлеру, совершил ошибку, уверовав в то, что его воля не имеет границ и, чтобы ее выполнить, можно не обращать внимание ни на плохое снабжение войск, ни на неудовлетворительное состояние транспорта, ни на усталость солдат. Наверное, глядя на оперативную карту в Ставке, он замирал от сладостного предвкушения победы. И поэтому Сталин потребовал не просто продолжения контрнаступления против группы армий «Центр». Он пожелал организовать наступление на севере, с целью прорыва блокады Ленинграда, а на юге, ни больше ни меньше, как возвращения Украины и Крыма. 5 января 1942 года план общего генерального наступления был обсужден на совместном совещании Ставки и ГКО. Маршал Тимошенко с энтузиазмом поддержал идею о решительном наступлении, а Жуков и другие, кто пытался предупредить об опасности недооценки противника, получили жесткую отповедь.
Следует сказать, что фюрер тоже, видимо, думал об уроках 1812 года. Он издал целую серию приказов, запрещавших дальнейшее отступление, и был полностью уверен в том, что если немецким войскам удастся пережить эту зиму, то проклятье, висящее над теми, кто пытался завоевать Россию, разрушится. А дальше все пойдет как надо.
Вмешательство Гитлера в дела командования войсками уже долгое время служит предметом дискуссий. Некоторые утверждают, что решения Гитлера спасли зимой 1941 года германскую армию от полного разгрома. Другие уверены, что его стремление удержать захваченное любой ценой привело к таким большим потерям среди солдат и профессиональных командиров, которые Германия просто не могла себе позволить. На самом деле отступление не могло бы никогда закончиться катастрофой, хотя бы потому, что у Красной Армии тоже существовали огромные проблемы с доставкой боеприпасов, отвратительные дороги тоже мешали перебрасывать к линии фронта резервы и транспорт, необходимые для продолжения наступления. Но Гитлер пребывал в уверенности, что только его сила воли, которую он противопоставил действиям «пораженчески настроенных» генералов, спасла Восточный фронт. И эта его уверенность уже в следующем году будет иметь роковые последствия для всей немецкой армии под Сталинградом.
А сражение тем временем все больше приобретало сумбурный и непредсказуемый характер. Линия фронта на карте становилась похожа на какую-то замысловатую кривую, изогнутую под самыми немыслимыми углами, словно ее рисовал трехлетний ребенок. Наступление сталинских генералов выродилось в серию разрозненных, взаимоисключающих операций. Некоторые соединения советской армии, прорвав линию фронта, затем оказывались в окружении без поддержки и снабжения. Сталин недооценил
