отравитель – я. Тогда он вел расследование и, хотя, возможно, не был на все сто процентов уверен в моей вине, все равно считал меня виновником смерти жены. И потом был очень разочарован, когда суд присяжных меня оправдал. Его можно понять…
– Не стоит больше говорить об этом, – резко перебил Парадиза инспектор. – Лучше ответьте на вопрос.
– Как бы там оно ни было, – продолжал Парадиз, по-прежнему обращаясь к своему хозяину, – меня признали невиновным по той простой причине, что я не был виновен. Но теперь я знаю – сам факт того, что я имел судимость, будет много значить для вас, сэр, для вас без разницы, виновен я или не виновен, но на работу вы меня не возьмете. Судимость – вещь неприятная…
– Бесспорно, – согласился Барри Кирк.
– Вот почему я и решился промолчать о ней. Мне так хорошо было у вас! Такая замечательная работа! Я был просто счастлив. И на меня очень положительно действовал сам факт, что ваши апартаменты расположены так высоко. Да, да, не улыбайтесь, мне всегда нравилось работать на верхних этажах. Вот я и встревожился, когда вы, сэр, сообщили мне о том, что к вам приезжает погостить сэр Фредерик Брус. Я не был с ним знаком, никогда не видел этого замечательно сыщика, но опасался, как бы сэр Фредерик не оказал мне чести, припомнив меня. Он мог рассказать вам о моей судимости и тогда… прощай работа. Сэр Фредерик приехал, – продолжал Парадиз, – и, увы, сразу узнал меня. Вспомнил. Мы с ним долго разговаривали вот в этой комнате. Я старался уверить великого человека, что тогда был обвинен напрасно, что я никогда не совершил ни одного преступления, не только такого страшного, что я веду честный образ жизни, а свою работу стараюсь выполнять как можно лучше. Великий человек оказался и справедливым человеком. Он сказал, что все проверит (наверняка хотел воспользоваться данными Скотленд-Ярда), а я так боялся, ведь не все из следственной группы придерживались мнения о моей невиновности. И если мне разрешено выразиться – так я просто спятил от страха, и день и ночь думал о том, что же ответят сэру Фредерику. Он наверняка телеграфировал в Скотленд-Ярд, и пришедшее письмо – явно ответ на его запрос. А теперь оно попадет в руки полиции, и я пропал. Какое кому дело, виновен я или не виновен! Запятнан – и конец мне.
– Это не мог быть ответ на запрос сэра Фредерика, – сказал Барри Кирк, – прошло слишком мало времени после его телеграммы.
– Да как я мог на это надеяться! – пылко вскричал всегда такой хладнокровный и сдержанный камердинер. – В наше время быстрого прогресса авиации, других технических средств… Вот я и решил прочесть письмо, а если бы оказалось, что оно не имеет ко мне отношения, я вложил бы его обратно в конверт…
– Письмо и не касалось вас, Парадиз, – ответил Барри Кирк.
– Да, непосредственно не касалось, но из него я узнал, что инспектор Дуфф пребывает в Нью-Йорке. А я имел честь быть предметом особого интереса господина инспектора, когда меня… короче, во время моего процесса. И я не на шутку перепугался. Прочитав письмо, здешняя полиция могла бы вызвать инспектора, что привело бы к таким результатам, свидетелями которых мы только что были. Охваченный страхом… нет, безумием, я сунул в конверт чистый лист и опять заклеил конверт. Поверьте, я очень, очень сожалею, что поступил так. Не было ни часа, чтобы я не пожалел о своем проступке. И не из-за собственных неумелых действий, а из-за того, что позволил себе совершить недостойный честного человека поступок. Это было подло, бесчестно! А ведь до сих пор между нами все было честно…
– Надеюсь, – произнес Кирк.
– Возможно, я слишком много себе позволяю, – дрожащим голосом обратился к бывшему хозяину камердинер, – но я осмеливаюсь просить вас, сэр, позабыть о моем недостойном поступке. Позволю себе заверить, что к нему склонили меня исключительно глубокие привязанность и уважение к вам и горячее стремление остаться у вас на службе. Если бы мы могли остаться в прежних отношениях, жиж… зиж… зиждившихся на взаимном доверии и уважении…
Барри Кирк рассмеялся.
– Пока не знаю. Мне надо как следует обдумать случившееся. Уверены ли вы, Парадиз, в такой крепкой привязанности ко мне?
– Уверен ли! Да я поклясться готов, – опять пылко заверил бывший камердинер.
– А вот я не очень уверен. Вы как следует проверили свои чувства? Нет ли в них хотя бы тени обиды или злости по отношению ко мне?
– Даже намека на тень, сэр. Клянусь словом чести! Барри Кирк пожал плечами.
– Хорошо. В таком случае идите и заварите нам хороший чай. Как обычно.
– Благодарю вас, сэр, – с чувством произнес камердинер и вышел.
– Бедняга, – посочувствовала ему мисс Морроу. – Уверена, никакой он не отравитель, просто стал жертвой фатального стечения обстоятельств.
– Возможно, – не стал спорить с помощником прокурора инспектор Дуфф. – Однако тогда мне доказательства обвинения показались весьма убедительными. Правда, я был новичком в полиции и мог ошибаться. Так или иначе, я рад, что мы исключили Парадиза из числа подозреваемых в нашем деле. Это немного проясняет случившееся.
Барри возразил:
– Может, мы и исключили его из нашего дела, понятно, это несколько облегчает задачу, однако, не скрою, для меня признание Парадиза создало одну из труднейших проблем, с которыми мне когда-либо доводилось иметь дело.
– Не думаете же вы, что ваш камердинер имеет что-то общее со смертью сэра Фредерика? – спросила мисс Морроу.
– Нет, – ответил молодой человек, – я боюсь, что он может иметь что-то общее с моей смертью. И вот сейчас мне предстоит чисто личный и чрезвычайно важный вопрос. Мне бы очень не хотелось расставаться с Парадизом, но еще больше не хочется мне расстаться с жизнью. Вы только представьте себе, что я буду чувствовать, ежедневно получая стакан самого обыкновенного апельсинового сока из рук человека, который был способен отколоть номер с цианистым калием? Господин Чан, вы, будучи моим гостем, тоже являетесь заинтересованной особой. Что вы скажете?
Чарли Чан пожал плечами.
– Возможно, Парадиз не любил свою жену, – услышал Барри безмятежный ответ.
– Да мне не важно, любил ли он ее, и я не собираюсь по этому поводу держать пари. Но он хорошо справляется с работой по дому, а некоторые жены позволяют себе слишком много. Ладно, решать мне, и я, пожалуй, оставлю его еще на какое-то время. Однако – он искоса бросил взгляд на мисс Морроу, – боюсь, все это время мне придется ничего не есть в собственном доме.
Инспектор перевел разговор на другое.
– Сержант, – обратился он к Чарли Чану, – вы наверняка не сидели здесь сложа руки. Какие открытия вам удалось совершить в нашем деле?
– Очень скромные, – признался Чарли. – Я так гордился моим открытием с Парадизом, но вы имели возможность оценить его непригодность для нашего расследования. Вот мое жалкое достижение, росток, из которого никогда не выросло бы доброе зерно.
– Увы, это так, – признал инспектор Дуфф. Но я уверен – какие-то соображения у вас возникли. Возможно, тоже не бог весть какие важные, возможно, мелочи, но для нас и каждая мелочь может пригодиться. Я бы охотно послушал о ней.
– Мы непременно когда-нибудь поговорим об этом, – пообещал Чарли. Пока же мне бы не хотелось об этом говорить, еще не пришло время. Я человек, ничто человеческое мне не чуждо, и я представляю, как больно было бы слышать разговор на эту тему господину Дюрану. Однако я осмеливаюсь бестактно попросить господина майора, коль скоро нам повезло оказаться в его обществе, рассказать нам о том вечере, когда исчезла Эва Дюран. И если можно, поподробнее.
– Вы что-то сказали мне? – вздрогнул майор, словно просыпаясь от глубокого сна. Похоже, он сидел глубоко задумавшись. – Повторите, пожалуйста. Ах, тот роковой вечер, когда исчезла Эва… Вы понимаете, это было очень давно…
– И все же, я уверен, вы тот вечер не могли забыть, – настаивал Чарли Чан. – Такие вещи не забываются.
